Алексей Камышинцев - Начало осени

— Как же так? — в который раз подивился Николай Мишкиному рассказу. — Ты в то время как без памяти был, а все помнишь?

— Так уж… Я этого черта вот будто тебя видел, даже яснее. И рожки, и рыло свинячье, и хвост… И мужиков тех небритых… Все помню. И боюсь…

— Что ж тебя не долечили? Пьешь вот… — заметил Колька. — А если опять?

— Я не от болезни пью. Захочу — не буду. Я после больницы два месяца и семь дней в рот не брал! Потом скучно стало — мотаешься один, слова не с кем сказать. Дома тоска… Попробовал потихоньку вмазывать — ничего. Только вот бессонница опять вяжется и жрать неохота… Да что это мы, — перебил сам себя Мишка, — нашли о чем говорить! На планерку пора…

Планеркой называется ежеутреннее сборище окрестных кадровых алкашей и случайных выпивох на углу, против гастронома. Начинается планерка около восьми часов утра. Самые нетерпеливые и безденежные приходят раньше всех. Поднятый невыносимым похмельем, стоит такой горюн в предрассветных сумерках и смотрит на не открывшийся еще магазин глазами голодного бездомного пса. Набирается тут человек до тридцати — сорока. Они стихийно делятся на небольшие группки, складываются, гоношат, наскребают.

У одного ничего нет, зато он не должен продавцам и имеет некоторый кредит. Не велика надежда, а есть: вдруг Зинка поверит? Хотя она, стерва, отлично знает, кто из постоянных клиентов работает, а кто нет и, значит, долга отдать не сможет.

Другой гол как сокол, но рассчитывает — авось не обнесут по старой памяти. Он-то ведь не отказывал, наливал, когда деньжата водились. Не должны обнести…

Третий сам не знает на что, но надеется. И в долгах как в шелках, и продать давно уже нечего, и поднести не поднесут — надоел своим попрошайничеством, а все ж надеется. Вдруг приблудится какой чужак, не знающий, как с утра сунуться за вином. Или объявится загулявшая компания, которой станет лень бегать каждые десять минут в магазин. Вот тут он и пригодится. Судьба изменчива…

А уж чего только не приносят продавцам в заклад или на продажу! Часы ручные и настенные, поваренную книгу, фарфоровых собачек, босоножки, разрозненные столовые сервизы, импортный лифчик, шоферские права, обручальное кольцо, паспорта свои и чужие, брюки, банку половой краски, противозачаточные таблетки… Всего не перечислить!

Планерка гудит, невесело смеется, ругается, делится похмельными ощущениями и бдительно осматривается — не появится ли откуда-нибудь участковый!

— Нет, ребятишки, так и сдохнуть недолго! Думал, не встану…

— Пошел ты! Не брал я у тебя ничего.

— Не брал? А два кола помнишь? Ни хрена ты не помнишь!

— Утром под умывальником проснулся…

— Шевели башкой-то своей севрюжьей, дура! Сорок три и двадцать восемь…

— Я ж тебе, гаду, наливал!

— На винзаводе работал…

— И долго продержался?

— Неделю. Три дня устраивался, день пил, три дня увольнялся.

— Лаврик, завязывай пить, а то во второй ноге тромбофлебит заведется! Последнюю отрежут.

— Смотри, как бы у тебя промеж ног не завелся. Вот уж оттяпают…

— Мужики, похмелите! Вот, пиджак отдаю, ни разу не стиранный.

— Оно и видать, что ни разу. Иди с богом…

— Мужики, помираю…

У Кольки не было ни копейки, у Хари тоже. Они рассчитывали сесть на хвост какому-нибудь работяге, забежавшему на планерку похмелиться перед сменой. И точно, на углу топтался Юрик, сосед Хари, работающий на полиграфкомбинате. Приятели оттерли его в сторону.

…Юрик парень молодой, ему двадцать три года. Недавно он женился, откровенно сказать, сам не зная зачем. От скуки. На танцах малолетки одни, он уже устарел. Во дворе козла с мужиками забивать неохота. Работа у него хорошая, зарабатывает прилично — можно семьей обзаводиться. С Ольгой его познакомила жена дружка одного закадычного. Похоже, они заранее сговорились его захомутать. Ездили компанией в лес, на озера, всяко веселились.

Иногда Юрику кажется, что женился он по пьянке. По крайней мере, если раскрутить назад, он так не сделал бы, не сошелся с Ольгой. Вообще ни с кем не сошелся бы. Свобода дороже…

— Мы пустые. — Колька выразительно похлопал себя по карманам. — Выручай!

— У меня пятерик… — нерешительно ответил Юрик. — Баба сахар велела купить…

— Да сахар как раз на рупь и купишь, — уверил его Харя. — Девяносто копеек за кило. Куда твоей бабе больше-то?

У Юрика голова со вчерашнего трещала здорово, и идти в душный цех, где ему сегодня предстояло готовить машину к печати, он в таком состоянии не очень хотел.