Алексей Камышинцев - Начало осени

Нина успевала давать пояснения и одновременно поворачивать идущие комлем лесины, толкать их к дорожкам, собирать в щетку. И все это спокойно, без суеты.

— Поняли?

Ленька и Сашка согласно закивали головами.

— Ну тогда работайте!

Верно говорится — без сноровки и лаптя не сплетешь. Два здоровых парня метались по мосткам, пытаясь развернуть комлястые бревна, да куда там! Лесины не слушались, валились одна на другую, норовили встать поперек дорожек. Иная пулей пролетала под мостками, и Сашка едва успевал выдернуть багор из ее жесткой морщинистой спины, чтобы не полететь в воду. Иная, шлепнувшись со стенки, застывала посреди бассейна, и ее невозможно было сдвинуть с места. А следом лезли и лезли новые бревна…

Тут уж не до разворачивания — толкали абы как, лишь бы очистить бассейн. Прибегал бригадир, матерился, перекрывая грохот бревнотаски, опять убегал. Приходила на помощь Нина, сразу наводя порядок на воде, но его ненадолго хватало.

Солнце зноило, пот заливал глаза. Вот это разворотка! Сашка с завистью поглядывал на Одессита и Сергея Ивановича — они неспешно ходили по мосткам вдоль дорожек и баграми проталкивали послушные бревна к приемным окнам цеха.

«Хорошо им, — думал он, — бревнышки сами плывут… И чего я вылез!»

Внезапно транспортер остановился, оглушил тишиной. Перекур. У бытовки стоял железный ящик с песком и длинная скамейка. На стене красной краской надпись: «Место для курения». Бригадир зарядил наборный мундштук памириной:

— Первый упряг кончился, кури, ребята, двадцать минут.

— Упряг? Что такое упряг? Кто кого запряг? — хохотнул Ленька.

— Упряг — слово старинное. — Бригадир сладко пососал мундштук. — Рабочий уповод, от одного роздыха до другого. Испокон веку у нас так говорят. Пока дерево прет — не отойдешь в одиночку покурить. Если отдыхать, то всем сразу. Прошло два часа с начала смены — первый упряг кончился, перекур. Отдохнули — и второй упряг, еще два часа, до обеда. Так и идет…

— Да… — неожиданно внятно протянул Одессит и почти без акцента добавил: — Впряглись…

— Такая уж тут жизнь. Как говорится — доска, треска и тоска!

Все заинтересованно посмотрели на бригадира, и тот пояснил:

— Присловье у нас, архангельских, такое. По этому присловью те, кто здесь когда-то мантулили, в любом конце Союза друг дружку узнают. Спросят тебя, к примеру: «Был в Архангельске, баланы-бревна, значит, чалил?» Ты в ответ: «Был, как же?» — «Ну и как там жизнь?» А ты: «Да сам знаешь — доска, треска и тоска!» Сразу видно, что свой. Ладно, мужики, закуривай еще по одной, — бригадир достал из пачки новую сигарету, — а там и за багры.

«Ну, доска — это понятно, — размышлял Сашка, — здесь кругом одни доски, по ночам уже снятся. О треске тоже верно сказано, в магазинах ее — завались: и жареная, и пареная, и холодного копчения, и печень ейная, проклятая, в масле. Аж глядеть тошно! Но тоска-то почему? Живется здесь весело… А впрочем, все мы кто по дому, кто по человеку, кто по городу тоскуем. Вот и выходит — доска, треска и тоска».

Прокрутившись целый день у бассейна — Сашка раз даже свалился с мостков в воду, но быстро обсох, — они, усталые, возвращались в общежитие. По дороге зашли в столовую, поперву они ели там, это уж потом стали готовить сами, но удержать ложку Сашка не мог — пальцы не слушались. Слишком тонок для них оказался алюминиевый черенок после вершкового багровища. Он посмотрел, как Ленька пытается зажать в кулаке горбушку хлеба, и рассмеялся:

— Что, грабки не работают? Намахались за день…

— Пройдет. — Ленька кое-как приспособился и принялся хлебать бледные щи. — Бери, бери ложку-то! Долго здесь сидеть будем?

Сашка скрюченными непослушными пальцами ухватил ложку, приноровился и, склонившись над тарелкой, стал догонять товарища.

Все обошлось проще, чем он ожидал. Вечером, после ужина, Валера покрутился по комнате, потом заглянул в тумбочку и спросил:

— Сашк, а Сашк, ты тут денег не видел?

Мужики — кто курил, сидя за столом, кто прилег на кровать — посмотрели в их сторону.

— Я пятьдесят рублей под газетой оставил, а сейчас полез — ни газеты, ни денег…

Теперь все смотрели на Сашку, ведь это он дежурил сегодня и весь день оставался в комнате один.

— Газету я на растопку взял. — Сашка был спокоен, денег им не найти, да и Валерке большой веры нет, все знали, что в последние дни он крепко пил, а по пьянке мог и забыть, где устроил заначку. — Газету я спалил, но под ней ничего не видел. Да и зачем ты деньги в общую тумбочку спрятал?