Владимир Лорченков - Ночь в Кербе

Так иногда писатель старается оглушить себя спиртным, как быка глушат кувалдой.

Немцы забалтывают сами себя, преувеличенно разыгрывая вегетарианцев. Но волк, даже надевши чепчик, не станет бабушкой. Недаром все эти сказки выдумали нам братишки Гримм, два сумасшедших немца с бесконечной тревогой в глазах. А что в них, в этих глазах? Погромы средневековых еврейских гетто и танковые колонны, разлетающиеся от рейха на Восток и Запад. Словно Зевс, немец разбрасывает неодобрительные взгляды-молнии вокруг себя в настоятельном желании улучшить мир. Французы — древнее и умнее. Они просто сидят на берегу великой реки жизни… мутной Гаронны… и пьют свое вино, заедая его своим сыром. Я, лично, предпочитал козий, так что пошел к раздаточному столу взять себе еще порцию. Там меня уже ждала Эльза.

— Comment ça va petite? [102] Как дела, малышка? ( фр. ) — спросил я, потрепав девчонку по щеке.

Та ласково улыбнулась, прожурчала что-то — я так и не понял, но какая разница — и потерлась головой о руку. Я кивнул малышке, и вернулся к столу. Как раз скуповатый немец, который, без сомнений, использовал возможность побеседовать с приглашенными писателями фестиваля в качестве дополнительной опции… — раз уж заплатил, выжми все! — разворачивал перед словаками картину всеобщего мира и гармонии. Все это, на его взгляд, может подарить миру лишь демократия. Священная корова, к сладкому вымени которой припали сразу несколько европейских народов. По мне так это грязная шутка педераста — как все греки — Громовержца, прикинувшегося коровой, только и ждущего, как бы унести старушку Европу на берега пропыленной, зачумленной Азии. Вечно от нее одни проблемы — начиная от голода под стенами Акры и заканчивая чумой, которую жадные генуэзцы завезли к нам из Крыма…

— Мы, немцы, поддались идее имперской нации, за что впоследствии… — с жаром болтал немец.

Словаки смущенно пытались втолковать парню, что Дунай, берега которого с древности населены самыми разными народами, выглядит стержнем лишь на карте. Требовалась железная рука Габсбургов в лаковой перчатке — а позже и Тито, — чтобы удержать этих варваров воедино и не дать им резать друг друга. «Они хотели свободы, а кончилось все университетскими чистками», — восклицала Анна, изрядно уже утомившая публику своими рабочими неурядицами. Немец предлагал взглянуть на вещи шире. Да, сначала будет плохо, но потом… Лицемер не верил сам себе. Их там выдрессировали после поражения во Второй мировой войне, что они боятся сами себя. А каково нутро тевтона? Он убийца. Ну и прекрасно. От себя не уйдешь, думал я лениво, раскурив сигару и предложив одну забавляющемуся перепалкой Стиксу. Чтобы подбросить дровишек в костер, босняк добавил, делая неопределенные пассы в воздухе, что Тито, мол, был изрядный плейбой, модник и вообще за ценности Западного мира. Мы со словаками подавились от смеха, а немец — от злости. И только французы, надев улыбающиеся маски, смотрели на нас — древние кельтские идолы — пустыми глазницами, заливая в раскрытые рты вино.

— Попробуйте еще, Владимир, — подсел Жан-Поль. — Я как раз хотел сказать тебе, — он переходил от «ты» к «вы» со скоростью Али, посылающего прямой короткий после обводного крюка, — что завтра мы бы хотели… Я бы хотел!

— Диктатор! — шутливо завопил Стикс.

— Ну, так вот, — посмеявшись, продолжил Жан-Поль, — я бы хотел, чтобы ты завтра побывал в доме для престарелых… это совсем рядом, городок покидать не придется!

— Будут читать Алан, Этьен и Ева, — кольнул он меня именем, словно копьем с флажком.

— А что мне придется делать? — приподнял я щит.

— Просто улыбайтесь старикам… — сказал Жан-Поль, прекративший на время жевать.

— Отдыхайте и наслаждайтесь тенью у фонтана, где мы поставим ваше кресло, — добавил он.

Я клятвенно обещал присутствовать на чтениях в полдень — мне еще раз гарантировали расположение моего трона в самом прохладном месте, — и проводил взглядом исчезнувшего в сгустившейся темноте Жан-Поля.

Откуда-то донесся голос немца.

— …Станете же вы возражать против того, что империя подавляла нас…

— Имперские центры дали нам возможность выбиться в люди, — парировал, не выдержав, словак.

Я в душе принес свои поздравления немецкому гостю. Надо хорошо постараться, чтобы заставить бывшего югослава поиграть за черно-желтые цвета Габсбургов. Но ситуация накалялась — словаки, как и все восточноевропейцы, отнеслись к спору чересчур уж всерьез и собирались его выиграть. Мне так не хотелось, чтобы очарование дней в Кербе — легких, непринужденных, волнующих и чем-то даже интимных — оказалось нарушено вторжениями из так называемой реальной жизни. Так что настал мой черед. Я встал и произнес получасовую шутливую речь о Пруссии и Бранденбурге, контрабанде и предательстве как специализации жителей Балканского региона, о крестовых походах, об особенностях прозы Монтеня и карнавальной культуре Европы. В какой-то момент я понял, что собрал вокруг нашего стола почти всех присутствующих — около сотни! — и я полностью удерживаю их внимание. Это меня лишь подзадорило.