Владимир Лорченков - Ночь в Кербе

— Je le ferai [87] Я так и сделаю ( фр. ). , — сказал я в спину негоднице и, нарочно сделав вид, что не понял, о каком друге идет речь, добавил: — On va tout disputer avec Eva [88] Мы все обсудим с Евой ( фр. ). .

Увы, я не сдержал обещание.

Она не пришла.

Как описать мне глубину своего отчаяния? Начнем с того, что…

<���……………………………………………………………………………

………………………………………………………………………………

………………………………………………………………………………

………………………………………………………………………………

………………………………………………………………………………

<���……………………………………………………………………………>

(Две страницы текста испорчены. — Прим. издателя.)

На следующий день, совершенно разбитый, я пропустил завтрак и свалился на заднее сиденье автомобиля Жан-Поля — быстрый взгляд назад, все ли в порядке, Владимир, сброшенные на пол сандалии, босая нога на педали газа — и угрюмо промолчал всю дорогу до Каденака. Там, в парке у медиатеки, нас ждал перформанс, посвященный, как водится в Европе 2016 года, беженцам. Я дулся, считал все это дурацкой затеей и плевать хотел на беженцев. Машина неслась, резко останавливаясь на поворотах. Жан-Поль выработал невероятную интуицию, признаю. Нельзя же предположить, что он мог обладать такой с рождения! На одном из поворотов мы увидели сбитого и раздавленного лисенка. Я отвернулся, изо всех сил желая Эстер сдохнуть. Изредка на меня поглядывала счастливая немая Эльза. Поймав мой взгляд, улыбалась приличия ради и снова ныряла в телефон. Она напоминала мне индийскую корову — священное животное Керба — бездумную и потому счастливую. Мысли эти были настолько оскорбительны, нечестны и несправедливы, что я понял, что гневаюсь на себя. Вчерашний эпизод оказался, конечно, полным идиотизмом. Я стал загибать пальцы.

Во-первых, с чего я решил, что нравлюсь ей? Во-вторых, даже если я и понравился ей, то исключительно как, может быть, приятный и доступный автор, не разыгрывающий социофобию как козырную карту. В-третьих, между нами стояло нечто большее, чем тоннели и перевалы, отделившие Лангедок от центральной Франции. Трудности перевода и восприятия. Я не понимал ее поведения, ее хода мыслей. Она была недоступна для меня как окситанский язык. В-четвертых…

Когда пальцы кончились, я поймал короткий взгляд Эльзы — девочка не удивилась, умница, — и продолжил сетовать в душе на самого себя. Нет ничего глупее мужчины, давшего слабину из-за каких-то видных одному ему иллюзий. Ну, с чего я решил, что нравлюсь Еве? И, самое главное, какого черта я полез ее приглашать, а после вмешался в ее с красавчиком разговор. Да вокруг нее полно ироничных, бородатых и, самое главное, молодых парижан. Стильно одетые, мудрые красавцы… Я признал, что чувствовал себя вчера каноником собора Нотрдама, страдающим поодаль от прекрасной Белль, пока ту трепал по щеке прекрасно наряженный офицер. Да я и был таким каноником. Я парализовал сам себя… Я скорпион, себя ужаливший, и я сам напялил на себя рясу и выбрил себе тонзуру. И — чего уж там — моей Белль нравилось, когда ее трепали. Наверняка француз вчера уступил мне лишь потому, что и за соперника-то меня не считал. Я еще раз решил, что он ночью подошел к монастырю, где спала Ева, тихо свистнул, и окно в ее спальне отворилось… Будь у меня ногти, они впились бы в ладони. Но я коротко постриг все, что мог, перед отъездом, так что у меня просто болели пальцы. Глубоко вдохнул. Мы проехали Нувовиль — еще один типовой городок, выстроенный по плану в счастливый промежуток изобилия и прироста населения между Альбигойскими войнами и эпидемиями чумы, — и поднялись по горе через тоннель, пробитый в горах в XX веке. Пейзаж стал равнинным. Мы въехали в Капденак после очередного безумного французского кольцевого поворота с десятью выходами — это так же непросто, как сориентироваться между Imparfait [89] прошедшее неопределенное — время французской грамматики ( фр. ) и Passé Composé [90] прошедшее определенное ( фр. ) в считаные доли секунды, но Жан-Поль справился, — и понеслись мимо домиков XVIII века к медиатеке. Та располагалась в парке. Я глубоко вдохнул и взял себя в руки. Все кончено. Мне следовало прекратить волноваться и нервничать. Этой женщине не до меня. Она и в самом деле статуя. Прекрасная, но бесконечно холодная. Односторонней любви не бывает, с грустью решил я, но сразу отогнал от себя грусть. Хватит! С ролью печального рыцаря я не справился. Наступала пора играть другую роль — le russe sauvage et stupid [91] дикий и тупой русский ( фр. ) . К черту Еву! Нет, я не приближусь к тебе больше. У меня есть гордость. В конце концов, кто из нас выдающийся писатель? Пф! Я пошел к буфету — стол под навесом под тополем, вокруг которого кружились осами волонтеры фестиваля, — и взял стакан вина. Слюна уже была вязкой. Я знал, что это значило. Мне предстояло напиться до чертиков. Я браво махнул вино залпом, взял еще стакан и пошел к дубу, который приглядел раньше, чтобы усесться перед поляной перформанса.