— В «Алгонкин», пожалуйста.
В отеле он называет администратору фамилию Гарри. Посыльный принимает у него пальто и ведет по коридорам, в которых царит почти церковная тишина, открывает перед ним дверь и приглашает Джима внутрь. Он дает посыльному двадцать пять центов на чай и заходит. Внезапно на него обрушиваются свет и звук: уродливые металлические люстры освещают темные стены, обшитые деревом; джазовое трио играет мелодию Стэна Гетца. Люди — модно одетые, раскованные, веселые — стоят тесными группами, держа в руках бокалы с шампанским. Он тоже берет у официанта бокал и оглядывает зал в поисках Гарри. И Евы.
Ее он видит первой. Она стоит в одиночестве в зеленом платье до пола. Высоко подобрала и заколола свои вьющиеся волосы, обнажив загорелую шею; когда отпивает шампанское, обнажается и рука. Сейчас, видя ее воочию, Джим понимает, как сильно ошибся тогда, на бристольской улице. Ева ни на кого не похожа — как можно спутать этот тонкий подбородок, эти удивленно поднятые брови и карие глаза, светящиеся любопытством, с чьми-то еще? Ему очень хочется, чтобы она заметила его, и одновременно он охвачен желанием повернуться и бежать отсюда.
— Джим Тейлор! Ты откуда здесь взялся?
Гарри стоит перед ним, одетый в смокинг — сияющий, оживленный, наслаждающийся успехом. За то время, что они не виделись после окончания университета, Янус явно набрал вес: лицо расплылось, появился живот. Он хлопает Джима по спине, как бы слегка обнимая, и Джим отвечает тем же.
— Я в Нью-Йорке по работе. Смотрю, твой спектакль — главное событие в городе, ну вот и купил билет.
— Умно поступил.
Голубые глаза Гарри внимательно смотрят на Джима.
— Чем занимаешься? Продолжаешь рисовать?
Джим кивает.
— Да, когда представляется такая возможность. И работаю на одного скульптора, Ричарда Сейлза. Не слышал о нем? У него на следующей неделе открывается выставка в Музее современного искусства.
— Да что ты? Это здорово, Джим.
Но Гарри его уже не слушает: смотрит мимо и улыбается кому-то другому.
— Прости, пожалуйста, еще со столькими надо поговорить. Позвони в театр, тебе дадут мой номер телефона. И спасибо, что пришел.
Гарри уходит, и Джим внезапно чувствует, что Ева смотрит на него. Его охватывает паника. Не важно, с каким выражением она глядит в его сторону — дружеским или враждебным, — но вынести это невозможно. Она стоит на прежнем месте — Джим еще не забыл этот пристальный взгляд, — однако уже не одна, а в компании стройной девушки в белом платье. Ева без улыбки кивает Джиму, приглашая подойти. Он проходит через зал, и вот они уже рядом друг с другом. Джим наклоняется, чтобы поцеловать ее в щеку.
Ева представляет Джиму Роуз Арчер.
— Подруга Гарри, — добавляет она; Джим целует и Роуз, отмечая про себя ее красоту, но как-то безучастно, будто смотрит на фотографию в журнале. Словно ее — в отличие от Евы — здесь нет.
Джим глядит на Еву долго, потом отворачивается, не желая показаться невежливым. Располнела, но ей идет, исчезла былая угловатость. Выглядит усталой, впрочем, как любая мать — сколько сейчас ребенку, пять лет? Под глазами у Евы залегли тени. Он вспоминает их первое совместное утро после встречи в полях. Они мало спали в ту ночь, и, когда Джим проснулся, Ева еще не открывала глаз, и ее лицо казалось серым в утреннем свете. Его охватило жгучее желание нарисовать Еву — такой, какой Джим видел ее тогда и какой она никогда больше не будет. Вместо этого он заснул, и та минута безвозвратно канула в прошлое.
Джим разговаривает с Евой и Роуз. Он видит, как двигаются губы девушек, но сам участвует в беседе через силу, хотя разговор идет о самых тривиальных вещах — понравился ли ему спектакль, сколько времени он уже в Нью-Йорке… Роуз переводит взгляд с Джима на Еву. Возможно, у Роуз и есть сомнения по поводу того, насколько хорошо ее собеседники знакомы друг с другом — Ева представила Джима всего лишь как «старого университетского товарища Гарри», и он с трудом поборол соблазн поправить эту вопиющую неточность, — но она ими не делится, а спустя некоторое время просит извинить ее — надо отыскать Гарри, рада была познакомиться… Джим произносит ответные вежливые банальности, собственный голос доносится до него откуда-то издалека. И вот они остаются наедине.
— Приятно тебя видеть, — говорит Ева.
Джим смотрит на нее не отрываясь и думает: «Наверняка она могла найти другое слово вместо “приятно”». От своего отца он унаследовал любовь к точным деталям — как в языке, так и в искусстве. Джим хорошо помнит один воскресный полдень — ему тогда было лет семь, вряд ли больше. Отец позволил сыну подняться на чердак, где тот увидел картину: лесной пейзаж, утопающий в белизне.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу