Сигбьерн, глубоко растроганный, перечитал письмо уже в своей записной книжке, а затем добавил под ним: «В субботу приходил один человек снять слепок с его руки и стопы эта строка, по-моему, самая зловещая. Кто этот человек?»
Покинув дом Китса, Уилдернесс шел, не останавливаясь, не глядя ни направо, ни налево, ни даже на американский экспресс, пока не добрался до бара, в который, однако, вошел сразу же, не записав его названия. У него было ощущение, что он перенесся из дома Китса в этот бар мгновенно, одним движением — отчасти просто потому, что не хотел расписываться в книге для посетителей. Сигбьерн Уилдернесс. Самый звук его имени был точно сигнальный буй — или, что более гармонично, точно плавучий маяк, — сорвавшийся с якоря и выброшенный волнами Атлантики на риф. И тем не менее до чего он ненавидел писать его (любил видеть его напечатанным?), хотя оно, как и еще многое другое, обретало для него реальность только написанным. Он не стал себя спрашивать, почему, если уж оно так его смущает, он не взял себе псевдонима — например, у него же есть второе имя, Генри, а девичья фамилия его матери была Сандерсон-Смит, — выбрал наиболее уединенный уголок в баре, который сам по себе представлял подземный грот, и выпил подряд две рюмки граппы. За третьей он начал испытывать часть тех эмоций, которые должны были бы, казалось, овладеть им в доме Китса. Он в полную меру почувствовал изумление, в доме Китса едва пробудившееся, что там хранятся и реликвии Шелли, хотя это было не более удивительно, чем самый факт, что Шелли — чей череп едва не присвоил Байрон, чтобы сделать из него кубок, и чье сердце, выхваченное из пламени Трелони, насколько он помнил из Пруста, было погребено в Англии — похоронен именно в Риме (где отрывок из песни Ариэля, вырезанный на его надгробье, в любом случае заставлял ожидать чего-то великолепного и странного), и его тронула рыцарственность итальянцев, которые во время войны, как рассказывали, с риском для себя сберегли от немцев то, что хранилось в этом доме. И самый дом, подумал он, теперь начал видеться ему яснее, хотя, несомненно, и не таким, каким был в действительности, и он снова достал записную книжку, намереваясь добавить к прежним заметкам и эти ретроспективные впечатления.
«Мамертинская тюрьма…» — прочел он. Книжка открылась совсем не там, а на заметках, сделанных вчера по поводу посещения этой исторической темницы, но он продолжал с мрачным увлечением читать, и ощущение липкого тесного ужаса этой подземной камеры или какой-то другой подземной камеры, которого, как он подозревал, в те минуты он не испытывал, теперь обволокло его гнетущей пеленой.
«МАМЕРТИНСКАЯ ТЮРЬМА» (гласил заголовок).
Нижняя — это и есть истинная тюрьма древнего Рима, государственная тюрьма, называвшаяся Мамертинской.
Нижняя камера, называвшаяся Туллиевой, возможно, является самым древним сооружением в Риме. В эту тюрьму заключали преступников и врагов государства. В нижней камере можно видеть колодец там, где, согласно легенде, святой Петр сотворил источник, чтобы окрестить стражей Процесса и Мартиниана. Жертвы — политические деятели. Понтий, царь самнитов. Умер в 290 г. до P. X. Джургурат (Югурта), Аристобул, Верцингеторикс. Святые мученики, Петр и Павел. Апостолы, брошенные в темницу в царствование Нерона. Процесс, Абондий и многие другие , чьи имена не известны , были:
decapitato,
suppliziato (замурованы),
strangolato,
morte per fame [230] Обезглавлены, замучены, задушены, уморены голодом (итал.).
.
Верцингеторикс, царь галлов, был, несомненно, strangolato в 49 г. до Р, X., а Югурта, царь нумидийский, умер от голода в 104 г. до Р. X.
Нижняя и есть истинная тюрьма — почему он это подчеркнул? — недоумевал Сигбьерн. Он заказал еще рюмку граппы и в ожидании снова занялся книжкой, где под заметками о Мамертинской тюрьме взгляд его наткнулся на следующую запись, добавленную, как он вспомнил, в самой темнице:
«Найти дом Гоголя — где частично написаны „Мертвые души“ — 1838. Где умер Вильегорский? „Они не внемлют, не видят, не слушают меня, — писал Гоголь. — Что я сделал им? За что они мучают меня? Чего хотят они от меня, бедного? Что могу дать я им? Я ничего не имею. Я не в силах, я не могу вынести всех мук их“. Suppliziato. Strangolato. В своей удивительной и жуткой книге Набоков — когда Гоголь умирает — говорит: „Через его живот можно было прощупать позвоночник“. Пиявки, свисающие с носа. „Приподнимите их, уберите…“ Генрик Ибсен, Томас Манн, его брат; Будденброки и Пиппо Спано. А. — где жил? Загорел? Возможно, счастлив тут. Мериме и Шиллер. Suppliziato. Фицджеральд на Форуме. Элиот в Колизее?»
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу