Полина Жеребцова - 45-я параллель

– До сих пор помню этих людей, – подтвердила мама.

Под окнами крутилась Валя.

– Заходи! – позвала я ее.

– У вас гости? – спросила девочка.

– Это наши друзья – Захар и Николя.

Валя, забежав к нам, принялась баюкать Одуванчика и Полосатика.

– Карину не нашли? – поинтересовался Николя.

– Увы. Ее новорожденные котята погибли. Мы не смогли их выкормить. Малыши умерли от голода. Я кормила их молоком из пипетки вечером, утром и ночью, а затем убегала на работу. Двенадцать-тринадцать часов без еды они не выдержали.

– Грустно.

– Да. Если бы Эверест разрешил их оставить в подсобке…

– Помнится, он вас выгнал на улицу ночевать.

– Жестокие сердца, – сказала девочка Валя, слушая нашу беседу.

Дочка хозяев целый день находилась в школе, и оставить котят ее семье мы тоже не могли.

Угостив Валю печеньем, мы с Николя вышли за калитку.

– После войны я действительно думаю о людях плохо.

– Нет. – Николя щелкал зажигалкой, чтобы закурить: – Ты слишком добра, а вокруг одни черти.

Он был одет в поношенную куртку цвета весенней листвы, которая очень шла к его зеленым глазам.

– Я боюсь ошибиться.

– Разве прорицатели ошибаются? – Сигарета в его губах ожила, огонек в темноте походил на звездочку.

– Еще как! – Мне хотелось дотронуться до Николя, но я сдержалась. – Однажды я шла по бульварной аллее, которая разделяет проспект Карла Маркса. Там весной в фонтанах плещется вода, вырываясь из пасти гигантских позолоченных рыб…

– Это аллея дельфинов. Рядом есть чудесный фонтан «Купающиеся дети». В Ставрополе проспект Карла Маркса – самая старая улица.

– Я шла зимой, когда наледь покрыла кованые фонари и скамьи с чугунными опорами. Мне хотелось как можно быстрей спуститься к Нижнему рынку в домик-конюшню. Щеки покраснели от кусачего ветра, руки мерзли в теплых перчатках. Я – человек юга, мне трудно было привыкнуть к местной погоде.

Заснеженная аллея уводила меня вниз по склону. Примерно в середине пути я увидела старика. Он лежал лицом вниз, а мимо по трассе проезжали машины.

– Что ты сделала? – спросил Николя.

Его сигарета погасла, и он закурил вторую.

– Я решила, что старик русский и, вероятней всего, он пьян. Нам в школе, куда я бегала под бомбежками, говорили, что все русские – горькие алкаши. Внушали, что трезвый и разумный русский – это сказка. Ненависть и стыд заполняли детские сердца. Мне хотелось доказать, что я – чеченка. Каждый год, хороня погибших соседей, я слышала призывы убивать всех, кто говорит по-русски. Кутаясь в длинные юбки и платки, я все больше привязывалась к чеченскому миру.

– Возможно, многие не помогли бы старику даже без этих сложностей, – попытался утешить меня Николя.

– Но я все время анализирую то, что происходит. Каждая ситуация создается не просто так. Это тест, урок, и если не заметить его, то придется сдавать «экзамены» снова и снова.

– Что ты вынесла из того урока? – Николя заметил, что я дрожу от холода, снял с себя куртку и набросил мне на плечи.

– Идя мимо памятника Пушкину, расположенного на южном склоне Крепостной горы, я рассуждала о том, что русский старик – алкоголик и мне, праведной девушке из Чечни, не пристало помогать такому человеку.

Если он замерзнет под февральской метелью, значит, таков удел от Аллаха. Может быть, джинны закружили его, ведь он не мусульманин и позволяет себе пить спиртное. Но на повороте к домику-конюшне в душе что-то дрогнуло. Я развернулась и побежала обратно. Мне стало все равно, пьян ли этот мужчина. Русский он или немец, чеченец или араб.

Пришлось бежать вверх по холму. Я опять посмотрела на памятник Пушкину, засыпанный снегом, и вспомнила, что великий поэт был в Ставрополе дважды. Как же я могла пройти мимо и не помочь старику, будто не читала стихи о пустомелях, которые кичатся своей благопристойностью, вместо того чтобы быть порядочными людьми. Я испугалась, когда не увидела старика. Оказалось, что он прополз несколько метров и лежит за кустами. На нем было светлое пальто с каракулевым воротником. Нитевидный пульс едва прощупывался.

К моему несказанному удивлению, спиртным от него совершенно не пахло. Если человеку плохо с сердцем, его нельзя тревожить, перемещать, поэтому я начала звонить в «скорую помощь». Гудки шли, но ответа не было. Старик открыл ясные голубые глаза и сказал: «“Скорую помощь” вызывать не надо, помогите мне подняться». Он напомнил мне моего дедушку Анатолия, погибшего в больнице под обстрелом.