Полина Жеребцова - 45-я параллель

Пенсионерка Клавдия, к которой мы обратились с просьбой пустить нас к себе на постой, сразу отказала, опасаясь, что ее примут за пособницу чеченских боевиков.

– Коты мне дороже, – сказала она. – А ухаживать за мной может и социальный работник.

В марте пришла новая беда: двадцатого числа мне исполнялось двадцать лет.

По российскому законодательству именно в этом возрасте человек обязан поменять внутренний паспорт, отсутствие которого чревато серьезными проблемами.

Для нас это означало совершенно безвыходную ситуацию.

Во-первых, чтобы человеку выдали паспорт, он должен иметь собственное жилье или прописаться у родных.

Во-вторых, если гражданин не имеет такой возможности, он должен стать бомжом и не беспокоить представителей власти.

Но мы все-таки решили побеспокоить и направились в паспортный стол, находящийся на территории районного отделения милиции.

В холле стояли дерматиновые кресла, как в советских кинотеатрах, а граждане жались вдоль стен, пытаясь заскочить в кабинет руководства. Это называлось живой очередью, когда нет предварительной записи, нет номерков с датой и временем и люди со своими проблемами рвутся, кричат и периодически дерутся прямо в коридорах.

Обездоленными и затравленными людьми управлять легче. Это поняли еще при Иване Грозном, проведя соответствующие реформы. Реформы оказались весьма действенными и настолько актуальными, что применялись до сих пор в полном объеме с той лишь разницей, что оружие вышло на другой уровень. Жизнь так и осталась ценой в копейку.

Мама, выстояв очередь, подошла к информационному окошку.

– Все решает наш главный. К нему идите! – фыркнула ей в лицо сотрудница паспортного стола, молодая девушка с милицейскими погонами.

Она не назвала нужную дверь, отвернулась и продолжила красить лаком ногти. Табличек на кабинетах не было, только номера. Поэтому люди бестолково сновали по коридорам и холлу, пытаясь угадать «правильную цифру», как в лотерейном билете.

Я наблюдала за посетителями: граждане рвались к заместителю начальника, к секретарю, а дверь главы паспортного стола находилась справа от информационного окошка. Проход к ней преграждала кадка с засохшим растением. Рядом стояли несколько человек с объемными папками в руках.

– Меня послали на три буквы, – сообщила мама.

Она задыхалась. Идя ко мне по видавшему виды светлому линолеуму, мама не заметила, что в одном месте он опасно задрался, и едва не упала.

– Начальник здесь, – указала я искомое направление. – Но мне не нравится, что мы должны выпрашивать паспорт, положенный по закону!

– А что делать? – пожала плечами мама. – Без документа милиция схватит тебя на улице, и поминай как звали. Что угодно можно повесить на человека, у которого бумаги не в порядке. Ограбление, убийство. В военное время за отсутствие паспорта полагался расстрел.

Свой первый паспорт я получила в пятнадцать лет. Теперь следовало обменять его, поскольку прошлый документ автоматически становился недействительным.

Дверь в кабинет начальника приоткрылась, и изящная блондинка в короткой юбке появилась из-за кадки с засохшим растением, словно видение, крепко держа поднос с кофе и пирожными. От аромата съестного у меня закружилась голова.

– Попридержи-ка остальных, – дала команду мама, рванув в узкую щель, пока дверь не захлопнулась до конца.

Очередь заволновалась, зароптала, но мама, расталкивая на ходу людей, за долю секунды преодолела расстояние, опрокинув кадку, и успела поставить ногу в калоше и теплом носке так, чтобы дверь не могла закрыться.

Мы оказались в кабинете. Здесь мебель резко отличалась от той, что стояла снаружи. На этой территории чувствовалось влияние западных фильмов о сицилийской мафии: обитые натуральной кожей роскошные диваны манили присесть, у окна стоял тяжелый стол из красного дерева, за которым сидел внушительного вида широкоплечий мужчина с безрадостным лицом и глазами, выражающими миру не больше, чем это делают стеклянные шарики.

Изящная блондинка вздрогнула, отпрянула от стола, на который успела поставить поднос с пирожными, и попятилась, стараясь не смотреть в глаза начальнику.

– Вам чего? Милостыню не подаем! – Начальник отхлебнул кофе.

– Беженцы мы, – сбивчиво пояснила мама. – Десять лет под бомбами! Приехали сюда, а здесь еще хуже, чем там.

– Хм, – задумчиво произнес начальник, откусывая заварное пирожное.

– Дочка у меня одна… Ранены были… Не можем вернуться в Грозный, дом разрушен… – Мама решила пересказать нашу жизнь, но начальнику паспортного стола это было совсем неинтересно. Он знаком велел блондинке выйти за дверь, что она и сделала.