Полина Жеребцова - 45-я параллель

В последнюю ночь, проведенную в двухэтажном бараке с весьма оригинальными жильцами, я видела во сне море и рыбаков. Песчаный берег, вдоль которого я брела, грело полуденное солнце. Чуть поодаль начинался травяной покров, кустарники и крошечные деревца. Именно оттуда, издалека кто-то неустанно наблюдал за мной. Присмотревшись, я увидела ее – гусеницу размером со льва. Вся в пушистых ворсинках, гусеница улыбалась. Вокруг ее глаз ободком росла длинная шерстка радужного цвета.

Я в ужасе попятилась от этого чудовища. А гусеница на мягких пушистых лапках бросилась за мной вдогонку.

«Как она изменилась!» – подумалось мне.

Эта гусеница была моей старой знакомой из Грозного. Когда мне было четыре, я не смогла защитить ее, и злые мальчишки убили несчастную. Они подожгли целлофан на крышке канализационного люка и бросили туда тропическую красавицу, неизвестно как попавшую в наши края.

Во сне мне не удалось убежать: впереди маячила сетка, загораживающая пляж, и, прижавшись к ней, я увидела, что гусеница остановилась на почтительном расстоянии. В районе головы у гусеницы ворсинки переливались, образуя своеобразную гриву.

– Привет! – прокричала она. – Не бойся!

«Она еще и говорит!» – У меня зуб на зуб не попадал.

– Ты знаешь, как тяжело прорываться сквозь сновидения? – строго спросила гусеница, а затем пояснила: – Дождь – это интернет мертвых. Я долго искала тебя. Мой последний земной путь – это Пулька.

Я продолжала молчать, так как сказать ничего не получалось.

– Чтобы удержаться в твоем мире, нужно много энергии.

– Пулька? – наконец произнесла я.

– Да! Я вернусь к тебе еще раз в виде щенка.

– Когда?

– Я росла все время, – хвастливо тараторила гусеница. – Видишь, какой стала! Каждый раз, когда вспоминают мертвых, это придает им сил для возвращения. Что ты молчишь, словно язык проглотила? Я тебя хорошо помню!

– Я тебя тоже… – пробормотала я.

Гусеница отвела меня к причалу.

– Видишь лодку? – спросила она.

В лодке было нескольких молодых мужчин. Они застыли в неестественных позах, и их лица выражали такое страдание, что я невольно поморщилась, испытав сочувствие.

– Они боятся пошевелиться, – гордо сказала гусеница. – Когда я рядом, их жжет печать.

– Печать?

– За то, что они сделали. Детьми они издевались надо мной. И теперь будут отвечать за это во всех мирах.

– Справедливо.

– Тебя я искала не зря! Ну-ка, выдерни из моей правой щеки клочок шерсти.

– Ни за что! – воскликнула я.

– Разве я искала тебя, чтобы услышать эту чушь?! Дергай давай!

– Нет, извини. Не буду.

Гусеница долго уговаривала меня. И я выдернула несколько разноцветных ворсинок.

Затем она протянула мне коробок спичек.

– Подожги ворсинки и, пока горит огонь, загадай три желания. Я исполню их во что бы то ни стало.

Совершенно ошарашенная, я подожгла ворсинки и произнесла:

– Мне нужна работа, чтобы я смогла выплатить кредиты, здоровье и здоровье для моей матери. Издать чеченские дневники…

Гусеница захихикала:

– Три, а не четыре! Твое последнее желание не входит в мою компетенцию!

Она растаяла в воздухе.

Декабрьская дорога обледенела и была скользкой. Ворон и Трутень встали пораньше и помогли донести до автобуса сумки. Мужчины мечтательно бормотали: «Столица. Москва!» Дед Мирон подошел к нам с подросшими щенками, которые улыбались и виляли хвостом.

Тома с Димкой, закутанным в тряпье со свалки, Антон, продавщицы из магазинов, Алена, Любава, Катя, Гришка и другие собрались, чтобы меня проводить. Стоя на остановке, дети кричали:

– Тетя Полина, пишите нам письма!

Старый автобус петлял по зимней дороге из стороны в сторону, а я, забравшись в конец салона, прижала ладонь к стеклу.

Николя встретил меня и маму на автовокзале в Ставрополе. На нем была модная куртка оливкового цвета, синие джинсы и вязаная шапка.

– Подарок бабушки, – похвастался шапкой Николя.

Мы покормили бутербродами седого бомжа, плакавшего от голода. Бомж был босым. Мама сняла с ног шерстяные носки и отдала старику, оставшись в калошах.

– Обещай, что когда ты встретишь любимого человека, я узнаю эту историю во всех подробностях, – попросил меня Николя.

– Даю слово, – засмеялась я, обнимая его на прощание.

Запах «Кензо» с нотками махагони и мускатного ореха будет отныне встречаться в моей Башне Памяти.

– Я надел футболку. – Николя на секунду распахнул куртку и показал радужное сердце.