Полина Жеребцова - 45-я параллель

29 июня я поехала в магистрат. После пяти часов стояния в очереди мне выдали документы. Обнаружив ошибки в бумагах, я бросилась к начальнице:

– Как так вышло?

– Извините, – ответила она. – Недоглядела. Теперь документ изменению не подлежит!

Она наотрез отказалась мне помочь.

Я мечтала попасть в туалет, так как пробыла в магистрате достаточно долго. Но он оказался заперт.

– Туалет только для сотрудников. Остальные приземляются в ближайших к магистрату кустах, – объяснила секретарь.

Еле-еле мне удалось дозвониться в фирму «Беста». Никто не брал трубку. Прошло еще два часа. Затем явились беспардонные дельцы из «Бесты». Глава магистрата набросилась на них:

– Как вы посмели такое зло сделать людям? За их же деньги! Везите нотариуса и разграничивайте жилье! Как было в предпоследнем договоре!

Сотрудники «Бесты» пообещали:

– Хорошо. Мы сделаем.

Но как только мы вышли из магистрата, они сразу набросились на меня:

– Расплакалась, выдра! Хрен мы будем что-то переделывать!

Они сели в машину и укатили.

– Зато у вас есть прописка! – завистливо сказала Зинаида. – Мы – бомжи уже много лет. Ни работы, ни пособия на ребенка. Я пенсию получаю, поскольку прописана у подруги, в ее жилье. Половину пенсии за это отдаю каждый месяц!

Сельскую прописку мы получили. Любовь Андреевна выписала меня со своей жилплощади, лучезарно улыбаясь. А у мамы взяли отпечатки пальцев и потребовали справку из ФСБ, что она не чеченский террорист.

Слава богу, мама не оказалась «чеченским террористом», и ее прописали. За нас вступилась Любовь Андреевна.

– Что вы издеваетесь над человеком! Она не террорист, она инвалид! – закричала маклер, и маме поставили на бумажку нужную печать.

Семья Зинаиды, слушая мои рассказы, простодушно посмеивалась. От соседей пахло дешевым крепким самогоном. На руках у бабушки сидел Димка и вдыхал перегар, улыбаясь беззубым ртом.

– Никак не могу понять, – спросила я, – зачем Ворон сушит укроп на балконе?

Истерический смех соседей разбудил сторожевых псов, которые начали истошно лаять в такт.

Антон, услышав мой вопрос, покатился по траве и потерял леопардовые сланцы. Моя мама, выйдя из подъезда, изумленно, как и я, посмотрела на односельчан.

– Это же конопля! – отсмеявшись и чуть не выронив внука, объяснила пенсионерка Зинаида. – Ворон с детьми выращивают ее, собирают, вяжут пучки, сушат и продают на ярмарке. Это они ее на просушку повесили.

Я отказывалась верить своим ушам. Я видела детей Ворона – учеников младших классов. Смуглому кудрявому сыну Ворона было одиннадцать лет, а девочке со светлой косой и лучистыми голубыми глазами – она походила на погибшую мать – около девяти.

– Спроси их сама, – хохотала Тома.

Антон продолжал ползать по траве, корчась от смеха.

Июль – это сочные травы и высокое небо. Жаль, что в Бутылино отсутствовали рабочие места и люди не жили – выживали. Но когда-то все было иначе. Бабка Алиса вспоминала, какой урожай собирали в колхозе и как она трудилась дояркой.

– Зажиточное село было! А теперь чего? Не успеют помидоры покраснеть в огороде, их уже ворует голодный люд! Страсть до чего довели народ!

Трудно было с ней не согласиться.

По утрам я занималась тем, что чинила раскуроченный забор на нашем участке.

Бабка Алиса в ярком халате повсюду ходила за мной, будто у нее не было своих дочерей и внуков. Но на самом деле были. Две дочери, обе не замужем и сильно пьющие. И четыре внука, трое из которых сидели в тюрьме за грабежи и убийства. Младшенький, семнадцатилетний Макар, находился на свободе. Он не служил в армии, как трое старших, прошедших Чечню, но несколько раз привлекался за разбой.

– Мои внучки́ хорошие, – ласково ворковала бабка Алиса, – Макар в тринадцать лет бродячую собаку зарезал и сварил наваристый суп. Сказал: бабушка, на, это тебе!

От умиления пожилая женщина чуть не плакала.

– Собаку?!

В войну, которая длилась десять лет, никто в нашем дворе не ел бродячих собак. Даже корову, убитую снарядом, не стали трогать. Она ведь пала жертвой войны. Жители обходили тушу стороной.

– Собаку сначала поймал, – продолжала восхищаться баба Алиса, – сам зарезал! Шкуру снял, почистил. Супец получился что надо!

Заметив мое вытянувшееся лицо, она умолкла, а затем все же продолжила:

– У нас в селе собак едят. Ворон, например. Мою беременную собаку поймал и зарубил. В соседнем подъезде все едят. Не веришь, сама спроси.