Полина Жеребцова - 45-я параллель

– Узнаю, кто спер миску у бездомных собак, отрублю руки по шариату! – орала мама, стуча топориком по сосулькам.

Милиционер, воевавший в Чечне, услышав угрозы, быстро засеменил прочь.

Успокоение приходит вместе с усталостью.

После обеда мама отправилась спать, а я сидела и вклеивала в дневник листовки. В Ставрополе было море листовок, и ветер носил их, как мусор. На одной из них, с портретом Че Гевары, сообщалось:

Долой власть, не способную обеспечить безопасность!

Верните народу отобранные льготы!

Верните народу право собраний, выбора и свободного волеизъявления!

– Гомосеки! Пидорасы окаянные! Геи! Голубятня пушистая! – Безумный крик пенсионерки Клавдии заставил нас выглянуть утром в окно.

Я и мама жили в конюшне, конечно, вовсе не потому, что наша фамилия Жеребцовы. Слегка подремонтированная в период сталинских инноваций, бывшая конюшня стала нашим временным жилищем вместо квартиры, разбомбленной российской авиацией в Чечне.

Соседка металась по двору и царапала сломанными вилами хрустящий морозный воздух, словно стремясь запустить рогатину прямо в небеса.

– Ах ты, насильник шелудивый! – истерила пожилая женщина. – Оставь в покое невинное дитя!

– Надо выйти, – сказала мне мама. – Без «скорой помощи» здесь не обойтись.

– Убери когти! Не кусайся! Не лишай невинности, засранец! – Клавдия Петровна бросила вилы вверх, и они, ударившись о крышу, отскочили обратно.

Мы вышли на улицу. Пенсионерка рыдала в голос.

– Что вы кричите, уважаемая Клавдия Петровна? – спросила я. – Вам плохо?

Соседка посмотрела на нас, как на врагов.

– Еще спрашивают! – возмутилась она, вытирая слезы порванной варежкой. – Совсем из-под платков мира не видно? Приехали из своей Чечни и не соображаете, что на русской православной земле происходит?!

– А что происходит? – удивилась мама.

– Сексуальная революция добралась до нас! – завопила седая женщина, замахав руками так воинственно, что мы предпочли отскочить.

– Где сексуальная революция? – полюбопытствовала я.

– На крыше моего дома!

Мы посмотрели вверх и поняли, что пенсионерка в общем-то права.

На ее крыше сидели два пушистых клубка, один из которых, более массивный, схватил другого зубами за холку.

– Насмешили! – сказала мама. – Отчего же кошкам не заняться любовью?

– Любовью?! – Клавдия Петровна побагровела, надув обвисшие щеки. – Любовью?! Вы так это называете?! Это же пидорасы блохастые!

– Не ругайтесь! – попросила я.

– Святые угодники, Царица Небесная, дайте мне сил! Как же не ругаться?! Как не ругаться, люди добрые?! Вы видите большого трехцветного кота? Это Вова. Мой кот-гомосексуалист! Отвратился он от пути Господа, окаянный, пошел по кривой дорожке. А тот маленький, что жалобно пищит, невинное дитятко, отроду шести месяцев, по имени Тихон! Не смей насильничать! Не смей, пидорас проклятый! Уголовник! Паразит! – Последние слова были обращены к Вове, коту с наглой круглой мордой.

Взывать к морали трехцветного гея с хвостом, похожим на флаг, оказалось бесполезно: зажав тоненько мяукающего Тихона между трубой и стоком на крыше, Вова продолжал развратные действия без малейших угрызений совести.

– Прямо власть и народ! – сказала мама. – Народ истошно пищит, а власть наслаждается!

– Эх, – махнула рукой Клавдия Петровна, – не спасла я Тихона от синюшной ориентации! Ведь понравится ему, чую, понравится секс нетрадиционный! И будет он потом с другими котятками это проделывать.

Подобрав с мерзлой земли вилы, соседка поставила их в угол деревянного прогнившего сарая и ушла.

– Наверное, нальет себе корвалол, – сказала мама. – А может, чего покрепче хлопнет.

Мы постояли еще немного под разлапистыми елями и вошли в дом.

Под вечер к нам постучала заплаканная Клавдия Петровна.

– Поесть дадите? – спросила она.

– Добро пожаловать, – пригласила я. – Не разувайтесь, пол бетонный.

– А то я не знаю, чай, не первый год в этом лесу… – Пенсионерка ловко проскочила в комнату и плюхнулась перед телевизором.

– Сейчас вареники с картошкой будут, – сказала мама. – Не волнуйтесь, покормим.

Клавдия Петровна улыбнулась.

Пока я замешивала тесто, а затем раскатывала его на тонкие пласты, Клавдия Петровна рассказывала новости.

– Представляете! – шумела она, как камыш под ветром. – Опять два убийства! Второго декабря были убиты два подростка, а пятого – женщина и малыш! Надо запирать двери и молиться Господу!