Полина Жеребцова - 45-я параллель

– Мне кажется или ты гей? – спросила я.

Мой собеседник поперхнулся гречневой кашей и закашлялся.

– Нет! Нет! Мужеложством заниматься нельзя! В Ветхом Завете запрещено! – вытянув вперед руку с кусочком черного хлеба, заявил он. – Грешники будут гореть в аду!

– Ветхий Завет написан давно, – ответила я, ликуя, что он перестал намекать, какой бы мы были чудесной парой. – В Ветхом Завете нет ни Ставрополя, ни России.

– Господь все видит! Мы – праведники, а удел геев и лесбиянок – вечный огонь!

В это время по стене пробежал большой рыжий таракан, привлеченный содержанием тарелок. Электрическая лампочка горела тускло, и в полутьме таракан отбрасывал величественную тень.

– Я его сейчас прихлопну тапком, – заявил Эдуард, и на его лице появилось мужественное выражение.

– Пусть живет! Одна из библейских заповедей гласит: «Не убий!»

Эдуард смутился и таракана не тронул. Доедая гречневую кашу, он признался:

– В юности у меня был гомосексуальный опыт с учителем в школе. Но бабка и дед это пресекли. Всыпали ремня.

– Сочувствую.

Рыжий таракан благополучно убежал, шурша лапками по ветхим обоям.

Я поняла, что самое время прощаться.

Эдуард позвонил ближе к ночи и сказал, что надеется увидеться снова. В ответ я пожелала ему пересмотреть жизнь и попросила забыть наш телефон.

– Ах, ты чеченская нищенка. – Он сбросил маску притворства.

– Не смей избивать бабку и отца, – предупредила я. – Буду звонить им раз в неделю и проверять. Тронешь – пожалеешь.

В трубке раздались гудки.

В фотостудию на улице Ломоносова требовался администратор. Николя об этом знал, поскольку отработал в этой должности два месяца и успел обчистить кассу.

– Зайди туда вроде случайно, спроси, есть ли вакансия, – посоветовал он.

Мать находилась на грани, из продуктов дома были только мука и картошка, к двойняшкам приехала старая родственница, и прогулки отменились. Требовалась работа.

Фотостудия представляла собой несколько помещений. Там принимали заказы, делали фотоснимки и обрабатывали их в программе Photoshop. Родители за скромную сумму хотели «увидеть» своих детей в Париже, Лондоне, Праге.

Чтобы получился нужный снимок, ребенка фотографировали на белом фоне, а потом изменяли фон изображения, и девочка или мальчик чудесным образом оказывались рядом с Эйфелевой башней или на знаменитом Тауэрском мосту.

– Дети никогда не бывали в Европе и вряд ли будут, но родители похвастаются друзьям. Кто в деревне разберет, Photoshop это или нет? – объяснил мне свою идею Геннадий, полный голубоглазый мужчина.

Семья Геннадия выехала из Грозного задолго до Первой войны. Никто их не преследовал и не угрожал им. Геннадий вывез из Чечни родителей, продал дом и открыл свое дело. Фотостудия приносила неплохую прибыль, но больше всего повезло с фермой, где семья Геннадия выращивала на продажу свиней и коров.

– Колхозы развалились, повальное пьянство, сейчас такие, как мы, в цене. Мы ухватим в жизни свой кусок!

– Мне работа нужна, – напомнила я цель визита.

– Угу. – Геннадий кивнул. – Но никакого официального оформления. Налоги я не плачу. Зарплата администратора три тысячи рублей в месяц. Рабочий день – восемь часов.

Я работала за ту же сумму по двенадцать-тринадцать часов, поэтому предложение показалось мне отличным.

Прошлой осенью, после ухода из «Алой розы», Николя сказал, что испытывает ко мне смешанные чувства: иногда он ненавидит меня, иногда – любит. Чувство, что я вызываю, похоже на ярость.

– Это потому, – признался Николя, – что ты хочешь все делать правильно, честно и своим примером святого жития унижаешь всех, кто по уши в говне. Удивляюсь самому себе, но порой я ликую, узнав, что ты страдаешь. Одно время я надеялся, что когда тебе негде будет жить, ты бросишь университет. Но ты не бросила. Ты преодолела все. Твоя мать голодает, но ты не крадешь. Почему?! Неужели тебя ничего не может сломить?

– Ты правда иногда любишь меня?

Мы встретились взглядами, и он взмолился:

– Прости. Мою душу опять охватила ярость.

– Что, землячка, подходит тебе наша сделка?

Засмотревшись на фотографии детей, которые, возможно, никогда не увидят Париж, я пропустила несколько вопросов Геннадия.

– Да, конечно, – кивнула я. – Мне очень нужна работа.

– Ты честный человек? – почесывая грудь через футболку с гербом СССР, спросил меня хозяин фотостудии.

Те, на кого я равнялась, не разрешали брать без спросу крошку хлеба. Был святой, что попросил у женщины иголку с нитью, дабы зашить порванную рубаху, а когда пришел снова, то узнал, что семья переехала. Он прошел несколько сотен километров, чтобы вернуть чужое.