Имре Уйвари - Особенный год

Рота быстро тронулась в обратный путь.

Отделение Барати пошло по шоссе. Герьен повел своих подчиненных напрямик через поле. За ними двинулись и другие отделения. Солдаты шли настолько быстро, что я и командиры взводов с трудом поспевали за ними. Казалось, что от недавней усталости не осталось и следа.

Наш скрипач, Юхас, так оживился, что не только сам шел впереди, но еще и других подбадривал. Шевелла тоже шел в числе первых. Он так бодро переставлял ноги, будто они у него не были стерты и нисколько не болели. Правда, на привале потертые места перевязали, но чего стоит перевязка, когда свежая рана саднит, а портянка давит до боли ногу!

Каждому отделению хотелось прийти в казарму первым. И разумеется, воодушевились они не из-за обещанного поощрения или премии, а в первую очередь ради духа соревнования и спортивного, так сказать, интереса.

Молодые парни лет двадцати — двадцати двух не хотели признаться себе, что есть кто-то сильнее и выносливее их. Они не искали никаких уловок, а полагались целиком на свои силы, которых не жалели.

Мне хотелось бы рассказать о каждом отделении, но я расскажу лишь о подчиненных ефрейтора Герьена.

Солдаты этого отделения в тот вечер полюбились мне. Говорят, что командир должен одинаково относиться ко всем подчиненным, не деля их на любимых и не особенно любимых. Может, я и плохо поступаю, но, когда я смотрю на солдат из отделения Герьена, меня охватывает чувство гордости и сердце мое начинает биться сильнее.

Отделение двинулось напрямик, через поле. Я пошел за ним и все время наблюдал за солдатами. Местность была сильно пересеченной, и идти, да еще быстро, было нелегко.

Через несколько километров солдаты вдруг заметили, что параллельным путем их догоняет отделение Барати. И оно не только догнало, но через несколько минут даже опередило их на несколько сот метров.

Оба отделения как раз вышли к берегу широкого, хотя и неглубокого ручья, покрытого льдом.

Выйдя к ручью и оглянувшись, Барати решил вести отделение в обход, через мостик, тем более что у его отделения было несколько сот метров форы.

Когда к ручью вышло отделение Герьена, солдаты тоже остановились. Ефрейтор вытер вспотевший лоб и по очереди оглядел солдат. Рядовой Шуйок поправил за плечами вещмешок и стал смотреть вслед отделению Барати, которое приближалось к мостику. Несколько солдат потоптались на одном месте, а затем пошли было вдоль ручья. И лишь один командир отделения стоял неподвижно, а затем, еще раз окинув солдат взглядом, громко крикнул:

— Ребята, за мной!

И смело ступил на тонкий лед, который, стоило ему сделать два шага, с треском провалился, а сам ефрейтор мигом оказался по колено в ледяной воде. Ломая лед сапогами, он, не оглядываясь, шел к другому берегу. Казалось, что его нисколько не интересует, идут за ним солдаты или нет.

А солдаты растерянно топтались на берегу, стараясь не смотреть друг на друга, и все еще не решались вступить в воду.

Первым вошел в ручей Юхас, слабый, уставший солдат. Он шел, смело ставя ноги в воду, от него во все стороны летели ледяные брызги.

Не успел он добраться до берега, как за ним последовали все остальные солдаты. Они даже не вошли, а, скорее, вбежали в воду, стараясь побыстрее догнать своего командира. А тот, так и не оглянувшись назад, продолжал идти, уже чувствуя и даже слыша, что вслед за ним идут Юхас, Шевелла, Коромпаи, все солдаты. В сапогах хлюпала вода, брючины липли к ногам, но солдаты ничего не замечали, идя к цели.

Отделение ефрейтора Герьена пришло в казарму первым.

Был поздний вечер. Горнист уже протрубил «Отбой», и постепенно казармы затихли. В жилых комнатах погас свет, и только окна канцелярии были освещены. Было получено специальное задание, разработкой которого занялся я и еще несколько офицеров. Я так ушел в работу, что даже не заметил шума, доносившегося из-за двери, и поднял голову только тогда, когда в комнату, сильно хлопнув дверью, вбежал дневальный по роте.

— Товарищ капитан! Товарищ капитан! Идите скорее!

— Что такое? Вы что, не знаете, как положено обращаться к командиру?! — оборвал я его. — Говорите так, чтобы было понятно!

Однако дневальный был не в состоянии доложить мне по-уставному о случившемся. По его виду я понял, что случилось что-то чрезвычайное.

Дневальный повел меня в умывальную, где, упав грудью на подоконник, рыдал один из моих солдат. Это был Дьюла Надь.