Джеффри Арчер - Ложное впечатление. Подсолнух. Две девочки в синем. Марли и я

— Должно найтись, — ответила представительница компании. — Дай-ка взгляну на паспорт.

Кранц отдала ей паспорт. В базе данных было отмечено, что у Александры Престакович по графику — три свободных дня. Кранц получила служебный пропуск на борт.

— Но на посадку проходи в самую последнюю очередь, а то вдруг появятся опоздавшие.

Кранц направилась к международному терминалу и, пройдя таможню, проторчала в «дьюти-фри» до последнего приглашения на посадку на рейс 413 до Лондона.

Кранц выбрала место в самом хвосте самолета, чтобы не привлекать к себе внимания пассажиров и сидеть поближе к стюардессам. С какой-нибудь из них ей требовалось еще до посадки завязать знакомство.

— Ты на внутренних или международных летаешь? — спросила у нее старшая стюардесса, когда лайнер набрал высоту.

— На внутренних, — ответила Кранц.

— То-то я тебя раньше не видела.

— Я работаю всего три месяца.

— Тогда понятно. Меня зовут Нина.

— А меня Александра, — сказала Кранц и улыбнулась.

Кранц попыталась расслабиться, но ей нельзя было привалиться к стенке правым плечом, поэтому большую часть полета она не спала. Это время она использовала, чтобы лучше познакомиться с Ниной. После посадки старшей стюардессе предстояло сыграть невольную роль в задуманном Кранц обмане.

Кранц оставалась на месте, пока из салона не вышел последний пассажир. Затем она присоединилась к членам экипажа, спустилась вместе с ними по трапу и направилась к терминалу. На всем долгом пути по бесконечным коридорам Кранц ни на шаг не отставала от Нины, а та болтала обо всем на свете, от Путина до Распутина.

Когда команда «Аэрофлота» дошла до паспортного контроля, Нина провела свою подопечную вдоль длинной очереди к выходу с табличкой «Только для экипажей». Кранц пристроилась за Ниной, которая не переставала болтать, даже отдав инспектору свой паспорт. Инспектор перелистал странички, сверил фотографию с оригиналом и бросил:

— Следующая.

Кранц отдала паспорт. Инспектор так же внимательно посмотрел на фотографию, затем на женщину, которая была на снимке. Улыбнулся, махнул — проходите — и занялся вторым пилотом, который стоял за Кранц.

— Поедешь с нами в автобусе? — спросила Нина, когда они вышли из здания аэропорта.

— Нет, — ответила Кранц, — меня мой парень встречает.

Нина попрощалась и вместе со вторым пилотом перешла дорогу.

Эндрюс бережно поставил картину Ван Гога на мольберт посреди гостиной.

— Ну, что скажете? — спросила Арабелла и отступила на шаг, чтобы полюбоваться.

— Вам не кажется, что господин Накамура может посчитать это несколько… — Анна запнулась, подыскивая подходящее слово, не обидное для хозяйки дома.

— Грубым, прямолинейным, в лоб? Какое слово вы искали, дорогая моя? — спросила Арабелла. — Давайте признаем, что мне позарез нужны деньги, время на исходе и у меня не осталось почти никакого выбора.

— Трудно в это поверить, глядя на вас, — заметила Анна, восхищаясь ее длинным вечерним платьем из розовой шелковистой тафты и бриллиантовым ожерельем. По сравнению с нарядом Арабеллы короткое платье Анны от Армани казалось немного будничным.

— Когда, по-вашему, он примет решение?

— За считанные мгновения — как все великие собиратели. Ему потребуется не больше восьми секунд, — ответила Анна, не сводя глаз с Ван Гога.

— Так выпьем за это, — предложила Арабелла.

Эндрюс приблизился с серебряным подносом, на котором стояли три фужера.

— Бокал шампанского, мадам?

— Спасибо, — сказала Анна, беря узкий фужер на длинной тонкой ножке. Когда Эндрюс отошел, ее взгляд упал на зеленовато-черную вазу.

— Какая красота! — вырвалось у нее.

— Подарок господина Накамуры, — сказала Арабелла. — Я просто в смятении. Кстати, надеюсь, я не допустила бестактность, выставив ее, пока господин Накамура все еще в моем доме.

— Разумеется, нет, — успокоила ее Анна. — Господин Накамура будет польщен. — И добавила: — В этой комнате ваза не просто смотрится, она сияет. В отношении истинного гения действует лишь один закон. Произведение любого искусства всегда на своем месте в окружении столь же гениальных творений. Не сомневаюсь, что у себя на родине ее создатель, кем бы он ни был, считается мастером.

— Не совсем так, — раздался голос у них за спиной.

Арабелла и Анна одновременно повернулись и увидели господина Накамуру, облаченного в смокинг.

— Не считается мастером? — удивилась Анна.

— Нет, — ответил Накамура. — В вашей стране великих людей посвящают в рыцари или жалуют им титул баронета, тогда как в Японии мы воздаем таким талантам, именуя их «национальным сокровищем».