Исаак Милькин: Как он не научился играть на гитаре

Механик сходил на мостик, возвратился и в остром желании хоть с кем-то поделиться на ухо Яшке, мотористу, стал кричать:

— Я тоже думал: нас послали из диспетчерской… А это мы за «травой», выходит, чапали сюда! Вот взяли сейчас кусман на несколько мастырок да и обратно повернули. Все! Марконя выискал по рации, на их волну сел… Выискал, у кого «планчик» есть на буровой. Н-ну б…! — Слов больше не нашел, хмыкнул, обдав камбузным духом макарон по-флотски, кои на ужин были, и к трапу двинулся. — Ладно, я близко здесь. Чуть что, я сразу… Помогалу твоего отгоню от телевизора и пришлю.

Как только он ушел, а моторист второго класса спустился вниз, Яшка сказал:

— Я близко здесь, чуть что — зови… — И тоже удалился.

«А чего баловать? Пусть молодой приучается». Чтоб не попасться на глаза начальству, он сразу прошмыгнул в нижний салон для рядового состава, доставшийся в наследство от рыбацкой жизни логера. Возможно, у рыбаков народа было больше? А может, и считалось, что гордый комсостав не пожелает харчиться вместе с рядовыми? А в «Нефтефлоте» на судах повсюду только две трети экипажа ходит, чтоб получать «недостающие», то есть еще ползарплаты, «за себя и за того парня». Так повелось: зарплаты негустые. И горничных не держат тоже на небольших судах. А кокше одной, понятно, не с руки вверх-вниз с бачками да посудой бегать. Этот салон она использует, храня картошку там на расстеленном брезенте. (Похоже, это был «аварийный пластырь», если внимание обратить на петли из просмоленного каната по углам. Но кто на это обращал внимание?) Здесь на стене висел, чуть покосившись от качки, портрет Ленина, а где-то, по углам пошарив, и Сталина, наверно, можно было разыскать. На полке ожидала умелых пальцев коллективная гитара. Были чайник и электроплитка. Здесь собирались иногда — подальше от начальства, — чтоб поболтать, попеть, почифирить.

Яшке давно мечталось овладеть гитарой. Представлялось: вот он сидит, левую ногу уперши во что-то, правая рука лежит на струнах, а пальцы левой обхватили гриф… Гудят послушно басовые струны… И льется, льется, теребя душу: «…колыхались плюмажики.// И в таком бутафорском, смешном экипажике // Вы поехали к Богу на ба-а-ал…» Или: «Ло-ошадки-и слушали // И-и бу-удто по-о-оняли, // Мигом на го-орку взошли-и. // Нуте, ро-одимые, // Слу-у-ушайте, милые-е. // Пу-уть недалекий лежи-ит…»

И он уже, действительно, гитару с полки снял и левую ногу на картошку водрузил. Но про «плюмажики» разучивать Яшка совсем не собирался. Это просто засело как-то в памяти. Тетя сидит, и что-то штопает, и напевает, напевает, сведя брови… Вот так и въелось навсегда! А он хотел хоть пару-тройку песен взять на вооружение. Хотя бы «Планчик» тот же. Ему подумалось, что, в самом деле, хорошо бы сейчас хоть полмастырки «планчика» курнуть. Сразу и вахта бы пошла быстрей! И похренизм такой в душе!.. Вздохнул он, попробовал хоть аккорд «елочка» освоить. «Самоучитель» отсыревший лежал обычно на той же полке, что и гитара. Однако Яшка стойкой аллергией на всякие письменные инструкции страдал. Он брови свел по-тетиному и смело дернул струны.

Вдруг он почувствовал, будто картошка под ногами как-то по-странному качается, плывет!.. Глянул — а вокруг брезентового пластыря вода! Какие-то мгновения Яшка соображал, прежде чем броситься наверх; потом взлетел по трапу, перешагнул метровый коридор, а уж по своему родному трапу привычно съехал на ладонях. Напарник, моторист второго класса, спокойно восседая на табурете перед шкалой приборов, спросил:

— Чего ты? Все в порядке. Ты посиди немного. Я — в гальюн…

— Давай-ка быстро слани поднимаем!

— Зачем? Почему?

— По кочану! Давай, давай…

Подняли тяжелый лист рифленого железа. Внизу — уже под самый маховик главного двигателя — плескалась вода, подкрашенная радужными разводами дизмасла!

— Беги, зови механика! Только если он на мостике вдруг — по-тихому. Я пока осушительный насос включу.

Механик слетел по трапу вниз не хуже юных мотористов и все сразу понял. А что тут было не понять? Насос исправно трудится, вода не убывает, даже наоборот…

Потом в машину кэп спустился, бледный до сероватости, как-то по-странному спокойный. Он перекинулся с механиком парой коротких фраз, всех осмотрел, словно стараясь навсегда запомнить, и ушел.