Владимир Прудков - В золотой долине

— Тебе чего, парень? — остановил его дежурный.

— Пришел добровольно сдаваться, — разъяснил Сорокин. — Арестуйте меня.

— С чего это мы будем тебя арестовывать?

— А как подозрительную личность. У меня документов нету. Ни паспорта, ни водительских прав, ни страхового полиса, — для убедительности вывернул карманы куртки. — Вот, только билеты до ТЭЦ.

Сержант недружелюбно глянул на него.

— Ты ее взрывать, что ли, собрался?

Мишка интригующе понизил голос:

— Об этом я расскажу следователю по особо важным делам.

Сержант насторожился, поднял трубку и кому-то позвонил. Что ж, сценарий развивался по задуманному. Сейчас задержат до выяснения личности, потом справку у них можно потребовать. Ее и предъявить начальнику цеха. Авось пронесет…

Из кабинета вышел капитан Антюхин, который Сорокина знал, как облупленного.

— А, это ты, Мигуль, — невозмутимо сказал, исказив имя по-своему. — Иди, проспись. Потом взрывными работами займешься.

Эх, и тут не обломилось. Так и не придумав, как объяснить прогул, Мишка вернулся домой. А там — сюрприз так сюрприз! Напророчил на свою голову, Его поджидал приехавший из Подмосковии Серафим Иванович, родной отец и второй муж матери. Тот самый, который и дал ему странно звучащее здесь у них иностранное имя Мигуэль. Настоял родитель-производитель, нашел что прилепить к вполне обычной фамилии. А сам смылся, уехал покорять столичную публику, когда родному дитю едва исполнилось семь лет. Зачастил батя. После того, как Мишке исполнилось восемнадцать, в третий раз приезжает. Впрочем, понятно. Теперь алиментов платить не надо.

Мать отсутствовала. И это понятно. Как и в прежний приезд бывшего мужа, ушла к сестре и теперь не явится, пока Серафим Иванович ни уберется восвояси.

— Ну, здравствуй, Мигуэль! Вот приехал тебя проведать, — отец встал и приблизился, руки растопырил, чтобы обнять.

Ладно, не гордые. Мишка тоже обнял и похлопал гостя по спине. Они отстранились друг от друга.

— Ну, дай-ка я на тебя внимательней гляну, сын!

Что ж, пусть поглядит. Мишка, в свою очередь, стал разглядывать отца. В шестьдесят лет батя все еще выглядит импозантно. Сивые кудри до плеч, кожаная курточка. И замшевые туфли — признак интеллигентного человека. В прошлом отец работал художником-оформителем в тресте «Горуголь», и откликался на значительные события жизни, иллюстрировал все даты. А для себя, для души, малевал картины в сюрреалистическом духе. Они приглянулись именитому московскому гостю, прибывшему с культурной миссией в их далекий край. После его визита Серафим Иванович и пустился во все тяжкие.

Расположились на кухне, под большим портретом Брежнева в светлом маршальском мундире, уже слегка загаженном мухами.

— Висит моя картина, — удовлетворенно заметил гость.

— Могла висеть и в более подходящем месте, — дипломатично заметил Мишка.

— К тому времени, как я ее закончил, политическая конъюнктура изменилась, — напомнил отец, доставая из портфеля бутылку дагестанского коньяка и несколько баночек с консервами.

Выпили за встречу, и он стал обстоятельно объяснять, по какой причине ему пришлось покинуть семью.

— Да брось оправдываться, батя, — по-родственному подбодрил его Мишка. — Все правильно! В этом деле конъюнктура меняется еще чаще.

— Это как понять? — нахмурившись, спросил Серафим.

— Так наше ж дело не рожать, — с ухмылкой пояснил сын. — Девку трахнул и бежать.

Однако отец от такой поддержки осерчал.

— Подлец ты, Мигуэль! И откуда только у вас, у молодежи, такие мировоззрения берутся.

— Атмосфэра нынче такая, — нашелся Мишка. — Давай не будем об этом. Лучше расскажи, батя, как тебе пришло в голову таким звучным именем меня наградить?

— К сожалению, тебя записали не полно, — припомнил Серафим Иванович. — В ЗАГСЕ еще согласились на Мигуэля, но наотрез отказались дописать де Сааведра. Я ж хотел, чтобы из тебя вырос благородный рыцарь, под стать дон Кихоту Ламанческому. Но вижу, ты не овладел и сотой частью того багажа, который, сгибаясь, вот уже несколько тысячелетий, тащит на себе человечество. Я имею в виду культуру. И вообще, что у тебя за вид? Вряд ли ты с такой арестантской стрижкой будешь иметь успех у женщин.

— Но-но, папа! Ты не находишь, что жизнь в наших трущобах как бы того… не стимулирует быть благородным рыцарем. А работа в местных артелях не наполняет кошелек золотой монетой.

— Намек понял, — тускло обронил Серафим Иванович и вытащил бумажник. — Вот, возьми. Извини, но больше дать не могу. На обратную дорогу не останется.