Владимир Прудков - Дoрoгoй дaльнeю

— А недавно соседка гадала мне на картах, — с еще пущим энтузиазмом стал рассказывать Иван. — Правда, она не цыганка и не молдаванка, а просто Зина. Так она предсказала мне дальнюю дорогу и казенный дом. Но насколько ей верить, не знаю. Даже не могла точно определить, какой я король: бубновый или крестовый. Сначала гадала на бубнового. А потом на крестового. Но дальняя дорога выпала в обоих случаях.

Лола с любопытством посмотрела на него.

— Да, вашу масть определить трудно.

— Правильно, — обрадовался он. — Верное слово: трудно! В нашей родне чего только не намешано. Цыгане, татары… Между прочим, один умный товарищ из нашей деревни сказал: поскреби любого расейского мужика и обнаружишь в нем татарина.

— Таки действительно умный. А кто он?

— Генрих Карлович, раньше директором школы был.

— Странное имя.

— Чистокровный немец.

— Ну, а себя ты кем считаешь при такой богатой родословной?

— Так ясное дело: русский я! — лихо ответил Иван. Ему очень понравилось, что она перешла на ты.

— Ну, коли торговлей занимаешься, — улыбнулась она, — то, наверно, новорусский?

Он посмеялся над ее предположением, но не стал разочаровывать. От Лолы пахло духами, еще чем-то. Ему нравилось, как она улыбается, как пахнет, нравилась ее безмятежность, вальяжность. Эх, очутиться бы с ней где-нибудь в поле в стогу, стиснуть в объятиях, разбередить до страсти…

— Ваня, потуши взгляд, — сказала она. — Ты прямо восхищенно на меня смотришь.

— Дак не могу иначе, — согласился он, еще раз с удовольствием оглядывая её. — Как много у тебя всего!

— А было еще больше, — она опять улыбнулась. — Я ведь на специальную диету села.

Однако тут их милой беседе помешали. К ним подошел мужик. Очень чудной, удивительно расхристанный, в расписной рубашке на выпуск, в широченных штанах. Да, пожалуй, только в таких и можно спрятать такие толстые ляхи. Он появился из противоположных от входа стеклянных дверей, которые сообщались с гостиницей. В прищурку, точно отыскивая жертву, посмотрел в зал. Небось, сейчас девку снимет и поведет в номер. И номер-то, наверно, специально откупил, для утех. «Вот кому хорошо живется на Руси» — подумал Иван. Лола, конечно, польстила ему, назвав новорусским. Не, вот он, нарисовался: самый натуральный новорусский.

Иван удивился, когда этот жлоб прямым ходом, кого-то задев, направился к их столику. И теперь разглядел его получше. Толстые малиновые, как будто накрашенные губы; волосы, как у женщин, стянуты пучком на затылке. А в левом ухе — серьга.

— Лолочка, я не видел вас всего день, а как будто прошла вечность, — сказал этот боров высоким, почти бабьим голосом.

Вон оно что! Решил охмурить певичку. А она и ему улыбнулась. Он взял ее руку, склонился и поцеловал. Потом, даже не спросив, подсел справа от нее. Ну, это уже наглость. Как Лола терпит?.. Иван подтянулся ближе и скороговоркой шепнул ему на ухо: «Хороша Маша, да не ваша».

Этот жлоб то ли не понял, то ли проигнорировал замечание. Подняв руку, как-то по-особенному прищелкнул толстыми пальцами. К нему тотчас подскочил официант, хотя секундой назад его и духу рядом не было. Новый клиент заказал бутылку шампанского и фрукты.

Ответного жеста Иван продемонстрировать не мог по причине своих финансовых затруднений. Но и допустить, чтобы к облюбованной им женщине лезли всякие жлобы, тоже не мог. Он вдруг ощутил сильную потребность оберегать ее. Хотя, впрочем, она и не просила. Официант почти мигом выполнил заказ. На столике появилась ваза с краснобокими яблоками, гроздь винограда, шампанское. Этот барбос налил в два фужера, себе и женщине. Ивана полностью проигнорировал. Правда, Ходоркову и на дух не нужно было шампанское.

Он отошел к своему столику, еще выпил водки и закусил появившимся овощным салатом. К нему тоже подвалил официант, другой, и совсем не приветливый. «Вы бы сразу рассчитались», — обронил он. Иван молча рассчитался. Ему не понравилось такое недоверие. Вообще тутошняя публика не нравилась. Одна только Лола. И сдаваться Иван был не намерен. Вернулся к цыганке, сел и молча уставился на соперника. А теперь тот пододвинулся к нему и шепнул на ухо, полностью вернув реплику: «Наша Маша, наша».

Затем вытащил кожаный бумажник, извлек из него тысячную купюру и подложил Лоле под бретельку платья.

— Что для вас исполнить? — спросила Лола, перепрятав бумажку.

— Ну, эту, вашу коронку, — попросил толстогубый. — Вот такая вот, зараза, уступила б ты два раза, девочка моей мечты… Конечно, извините за вольную интерпретацию.