Владимир Гольцшмидт - Послания Владимира жизни с пути к истине

Трагикомическая и легендарная фигура «футуриста жизни» Владимира Робертовича Гольцшмидта (1891?-1957) стоит особняком в русском футуристическом движении.

Составители репрезентативной антологии «Поэзия русского футуризма» аттестуют эту фигуру «весьма одиозной даже среди футуристов».

«Примазавшийся к футуризму» — выносит решительный вердикт С. Спасский. Прочие футуристы окружают Гольцшмидта заговором молчания. В мемуарах Д. Бурлюка или A. Крученых о нем не найти никаких сведений, вскользь упомянут Гольцшмидт в одном письме Маяковского, и только B. Каменский тепло отзывается о своем друге и сподвижнике.

Критики и недоброжелатели изображают «футуриста жизни» шарлатаном от искусства, заведомым проходимцем и нечистым на руку альфонсом.

В воспоминаниях современников с Гольцшмидтом неизменно связываются анекдотические истории. Из книги в книгу кочуют рассказы о его атлетическом телосложении, золотой пудре, шелковых рубашках с вырезом и манере ломать о голову доски на публичных лекциях.

«Дух экстравагантности», «смесь преувеличенности, фантастичности, страстности и наивности»: все свойства кэмпа, по С. Зонтаг, безусловно были присущи Гольцшмидту. Он был совершенным воплощением футуристического кэмпа, и за одно только это мы должны быть ему благодарны.

Но кэмп, предупреждает Зонтаг, «отнюдь не обязательно значит плохое искусство, а некоторые произведения искусства, которые можно рассматривать как кэмп … достойны самого глубокого восхищения и изучения».

Может показаться, что к Гольцшмидту все это никак не относится. Его принято считать маргинальным авангардным графоманом — «второстепенным, но колоритным персонажем» будетлянского зоопарка, как писал еще В. Марков в «Истории русского футуризма».

Однако и вне зоны кэмповской чувствительности творческая работа «футуриста жизни» достойна непредвзятого рассмотрения.

Его заслуги в пропаганде футуризма в провинции и становлении футуристической эстрады не подлежат сомнению, а художественная деятельность заставляет задуматься об истинном месте Гольцшмидта в истории русского авангарда начала ХХ века.

Основатель московского «Кафе поэтов», он был одним из самых активных футуристических лекторов, во второй половине 1910-х гг. объездил с гастролями Крым и Кавказ, Урал, Поволжье, Сибирь, Дальний Восток и Китай и даже в Японии ухитрился напечатать апологию русского футуризма.

С другой стороны, дошедшие до нас сочинения «футуриста жизни» никак не отличаются выдающимися литературными достоинствами. Немногочисленные тексты Гольцшмидта нелепы, претенциозны и местами откровенно смешны (хотя не более, чем у многих других футуристов). Лучшие из них полны заимствованиями из В. Каменского, товарища Гольцшмидта по ряду лекционных турне.

Вправе ли мы считать, что вопрос о Гольцшмидте тем самым исчерпан?

Ничуть. Критерии исторической оценки деятельности Гольцшмидта как художника в принципе несводимы к качеству текстов. Его искусство внетекстуально.

Литературу, живопись, театр, музыку Гольцшмидт считал второстепенными явлениями по сравнению с высочайшим родом искусства — жизнетворчеством. «Быть поэтом на бумаге, гораздо легче чем в жизни, в отношении к окружающему миру. Яркость красок на полотне гораздо дешевле, чем в личной жизни человека» — утверждал он в своем единственном сборнике «Послания Владимира жизни с пути к истине», изданном на Камчатке в 1919 г.

Бытие художника воспринималось им как тотальный творческий акт, материалом которого служило собственное тело артиста в последовательном воплощении футуристической телесности.

К дичку этой новой телесности Гольцшмидт привил маскулинную, витальную телесность цирка и чемпионата французской борьбы. К футуризму он шел не от литературы или живописи, а от натуризма, йоги, силовых номеров балаганов и атлетизма гимнастических залов.

Его предшественниками были не М. Ларионов, И. Здане-вич или Н. Гончарова с вялыми узорами на лицах, а борцы с рельефными бицепсами на арене и фотографических открытках и художник-атлет И. Мясоедов с греческими кудрями и татуированными веками, написавший «Манифест о наготе».