Олег Дриманович - Солнцедар

Никита кивнул.

Дождавшись первых раскатов храпа, встали. Алик, обогнув велотренажёр, подобрался к барокамере со стороны вздетой крышки, осторожно положил лапки на выпуклое железо. Никита присел напротив Яна, метрах в двух, не рискуя глянуть на спящего, боясь, что сомкнутые глаза вот-вот оживут. Потом всё-таки пересилил страх: улыбки, конечно, нет — обманчивая тень, безмятежно-усталое лицо. Мичман кивком дал знак, и крышка медленно пошла вниз. Кронштейны, сжимаясь, тонко пищали, лицо капитана, сантиметр за сантиметром, съедала тень, лицо делалось маской с сухими прорезями глаз, скупой полоской губ, уходило ниже и ниже под чёрную воду. Ломаный нос смыло.

И лег же, не опасаясь, что можем осмелиться, — прямо оглушён своим превосходством. Вишь, как бывает, герой. Не всё по-твоему.

Ба-бах! Бронированная скорлупа грохнулась — Алик не удержал веса. Изнутри — глухие отчаянные удары! Раскинувшись костлявой звездой, Мурзянов навалился сверху, давил всеми своими небогатыми мощами, кричал на Никиту благим матом.

— Закрывай! Защелкивай их, б***дь! Чего ждешь?!

Растёбин потянулся к замкам: «Для тебя же, герой… Мы это для тебя… Проскочишь с нами».

Из кокона шли частые злые бумы. Толстая броня всё скрадывала, звук доносился слабый, жидкий, подземный.

Никита нашарил судорожно крайний слева замок, щёлкнул. Потом — замок справа и, наконец, тот, что посередине.

Отполз.

Ян колотился, что-то неразборчиво кричал, потом затих.

— А если воздуха не хватит?! — Никиту обуял ужас, — задохнется же до утра!

— Не задохнется. Щас…

Алик подскочил к пульту, включил какой-то рубильник — не работает. Выключил. Кинулся по проводам к розеткам. Воткнул. Вернулся к пульту. И вновь крутанул тумблер; принялся нажимать кнопки. Барокамера загудела.

— От-так… От-так. Теперь милое дело. Теперь мозги прочистятся. Отдыхай, Позгаль.

Заснуть не мог, все прислушивался к гудящей бочке. Какой-то царапающий звук… нет, ветка скребётся в окно. Гул нарастал, давил на мозги. Комната превратилась в старую списанную дребезжащую субмарину, утаскивающую их в вязкую, ржавую болотную топь. Никита выныривал из жижи, приподнимался на локтях, силясь увидеть Яна сквозь иллюминатор. Чёрный зрачок был непроницаем и тих.

Заснул только под утро — короткий тревожный муторный сон-промельк.

Открыл глаза — светло. Лампочки на пульте потускнели. За ночь уши привыкли к мерному гулу, и сейчас, казалось, камера нагнетает подвижную вибрирующую тишину. Чувствовал — Алик рядом тоже не спит: затаился, уткнувшись в стену. Так и лежали в притворной дрёме, надеясь «проспать» приход Лебедева. Оба понявшие — самим открыть крышку будет слабо. Лежали-ждали, пока не щелкнул входной замок.

— Поднимаемся, встаём, конец реабилитации! Спасибо, что посетили наш санаторий. Не дай-то бог вас снова здесь увидеть! Где Позгалёв?! Так, клоуны, где, спрашиваю, Позгалёв?!

Расставив ноги — позади двое в хаки — Лебедев ошалело глядел на них сверху.

Алик почесал затылок.

— Там, — робко показал на барокамеру.

Комендант глуховато повёл головой, словно не расслышал.

— Не понял… там, в смысле — внутри?

— Так точно.

Лебедев подошел, сунулся в иллюминатор. Обалдело оглядел комнату, заметил включенный пульт, сорванную решётку, цементное крошево на полу. Опять — на них, будто пытаясь понять, что здесь произошло.

— Мурзянов, на флоте все дефективные или вы одни такие?

Приблизился к выкорчеванной решетке, коснулся железа. Раздавил ботинком кусок цемента. Пнул тюбик «Хвойной». Сунул палец в рваную выбоину на стене. Достал обратно, пролив на пол сухую серую струйку. Обдул палец. И тут рассмеялся истеричным смехом, схватившись за лоб.

— Вы что… ха-ха-ха!.. Вы что, задраили этого малахольного?! Чтоб не сбежал?! Мурзянов, кто- решётку сорвал? Кто, б***дь, включил кислород? Он что, всю ночь? Вот так, всю ночь?! Да вы настоящие придурки… Да вы орлы! — до такого додуматься! Даже я б вряд ли… Даже я б!

Вырубил пульт, гаркнул сапогам:

— Достать, живо!

Яна извлекли под руки. Лысая голова непослушно моталась с плеча на плечо. От кислорода — похмельно-опухший, глаза совсем чукотские, по щекам — мелкая судорога, сырая рвота на подбородке. Стоял вялый, поддерживаемый под мышки двумя воинами в хаки. Рыхлая глыба на хилых, тряпичных ногах. Фальшивый центурион. Сделал шаг, начал крениться. Подхватили, встряхнули.

— Позгалёв, слышите меня? — Лебедев застыл напротив, брезгливо щурясь не то от запаха, не то от капитанского вида. — Идти можете, Позгалёв?