Олег Дриманович - Солнцедар

— Море, море, море! А где море-то?

— Все-таки в какое время живём! — умиляясь детям, качал головой Майков, — гляньте. Другие же совсем, дру-ги-е… Что значит — время… Только вот шашлычную не надо было — «Журавушкой». Редкая дурновкусица, дикость какая-то. Тоже, кстати, время.

— Стерильно, Иваныч, только в барокамере и консервной банке, — утерся салфеткой Ян.

Демисезонный дед, дребезжа бутылками, пошаркал мимо, не переставая что-то бормотать себе под нос. Глаза-осколки злобно блистали. Расслышать Никите не удалось: тень очередного самолета накрыла пыльный, в пятнах бензина асфальт.

Новые утра, и вновь — желтушная запруда стекляхи. Даже распятая на окошках простыня ядовитым лучам не помеха. В запруде — три рыбы, уставшие от безжалостного курортного солнца, войлочной, невыветриваемой прели. Но кормят. Что-то сыплют сверху, плюс бормотуха и кино. Две рыбы вроде как попривыкли. Квадратноскулая, горбоносая рыба, вчера ещё танцевавшая на хвосте, ведёт себя на себя не похоже. Приткнувшись лбом к стёклышкам, без конца уныло курит. Ночью и утром — одна и та же в табачной завесе картина, словно и не ложился.

На автомате умываются, возят по зубам пастой «Хвойная» фабрики «Свобода». Приходит с завтраком Верочка, и Ян как будто взбадривается. Шебурша плавниками, затевает на вялых оборотах флирт. Девушка растворяется за дверью. Каптри, не притронувшись к каше, уползает в войлочно-матрасный ил, накрываясь с головой сетью апатии:

— Потише там свой ящик.

К одиннадцати Вера заглядывает вновь, собирает грязную посуду, приглашает на процедуры. Получает в ответ: «К черту! В смысле — передай мозгоклюю».

Привыкшая к позгалёвским выражениям, Вера не реагирует, топчется с жалостливым видом в дверях:

— Легко вам, а мне влетит.

Ян поднимается, костеря мозгоклюя, надевает сандалеты.

— Легко нам… легко!

Корм и кино, кино и корм, залитые «Солнцедаром». В промежутках — экскурсии: Дендрарий, Тисо-самшитовая роща, Воронцовские пещеры… Никите и Алику в принципе хватало, даже процедуры Мурзянову стали вдруг не в тягость:

— Да ладно, Ян, пару часов той канители.

А каптри от такой арестантской малины захандрил, как Мурзянов в первые санаторские дни. Дизелист с атомником поменялись местами. Капитан Позгалёв хандрит. Невозможное зрелище.

— Если тебе покувыркаться, скажи — очистим площадь, — теперь уже они подначивали атомника.

— Приспичит — я вас спрашивать не буду, — хмуро отбривал Позгалёв.

Только за рулём и оживал. Миша уже был приучен: пивной ларек в центре Хосты — смена караула: притормаживал, послушно освобождая капитану водительское место.

— Ну всё, держитесь! Любимое кино вашего шофера — «Гонки по вертикали», — стращал пассажиров Ян, заодно поддразнивая педалью газа урчащий уазик. Включив первую, аккуратно трогался. По хостинским улицам крался с предельной осторожностью, пропуская на зебрах пешеходов и по-кошачьему-плавных — от жары — собак.

Выбирались на трассу, и тут уже Ян гнал вовсю, улюлюкая и затягивая песенки. Воронцовские пещеры, не считая самовольного броска в Адлер, оказались самой дальней поездкой: верховья реки Кудепсты, местами по горному серпантину. Пару раз уазик заглох, потому как гонщик пилил в самую кручу на третьей. В пещерах было на что посмотреть: Никита ожидал увидеть какой-нибудь скальный разлом, не особо глубокую дыру; оказалась, что это — разветвлённая сеть галерей, проточенных карстовыми водами, суммарно, как поведал их экскурсовод, аж на двенадцать километров. Мощные гроты, размером с футбольное поле залы… Ян спускаться не стал, глянул в тёмный гранитный зев — и пошел к уазику, сославшись на то, что после лодок у него на эти дела клаустрофобия. Остальные, арендовав проводника и вооружившись фонариками, полезли в пещеру. Чем ниже, тем прохладней. На сводах чёрным колышущимся пеплом — потревоженные колонии летучих мышей. Что ни зал — причудливое название. «Люстровый» вполне своё оправдывал: гигантские сосульки сталактитов лезли с каменного неба, сочась в звонкой тишине жутковатой капелью.

— Первые экспедиции в 54-м году самосвал костей выгребли, — полоснул лучом по темноте проводник, молодой парень-грузин, — стоянки древних…

В здешних дворцах перволюди прятались от жары, холодов, смерчей, хищников, размножались, умирали, в общем — жили. Парень осветил одну стеночку, прошелестела крыльями мышь, и в жёлтом круге проступили полустёртые неуклюжие рисунки: силуэты зверей, фигуры охотников, копья, стрелы…