Анна Златковская - Страшно жить, мама

Выглянув в окно, я увидела жизнь. По улице шла компания девушек, они были на каблуках, в платьях, воздушные бабочки. Подруги. Я любовалась их грациозностью и легкой беспечностью, тем, как они едва касались друг друга локтями, как взмахивали руками и смеялись. Даже сквозь плотный шум транспорта до меня долетал тонкий, как у колокольчиков, беззаботный звон.

Распахнув окно, я взобралась на высокий подоконник, закурила. Мне хотелось кому-нибудь рассказать, что мне позвонил Паша, мальчик, в которого я безнадежно влюбилась, мне ведь всего двадцать два, мне положено влюбиться. Что внутри меня сердце съежилось, что плакать хочется, а не могу. Но у меня не было подруг. У меня не было никого. Только кошка и призрак мамы.

Кода я поступала в университет, мечтала, что наконец подружусь с кем-нибудь. Я не учиться пошла, а искать друзей. Вокруг было столько людей! Огромный улей, в котором скука разбивалась на мелкие куски о яркие и творческие натуры, о молодость и неудержимую страсть. Казалось, окружающие меня студенты занимаются любовью и жизнью, лишь я была незаметным пробелом в необузданной веселящейся толпе. Я не могла. Старалась улыбаться, пыталась быть милой и бесстрашной. Когда однокурсница Саша предложила прийти на вечеринку после окончания семестра, я согласилась. «Вот оно!» – думала тогда я. Все напьются, будут расслабленными и добрыми, я обязательно с кем-нибудь подружусь. Но не пошла. Мне позвонили и сказали приехать в морг, на опознание.

Зимой мне нравилось бывать у Влада. Недалеко от его дома была крутая горка, с которой так здорово было кататься на старых, немного ржавых санках с отломанной спинкой. Со мной каталась девочка-соседка, Тая. Ей было семь лет, молчунья, с черными глазами, как у ее мамы. Родители девочки, Олег и Ольга, частенько наведывались к Владу и засиживались до поздней ночи. Ольга напивалась. Олег отводил ее домой, удерживая под руку. Сам он не пил, хотя по его глазам я видела: очень хочет. «Закодировался», – сообщил он присутствующим. Все пили, а он только водил языком по губам.

– Он буйный, – Ольга пила рюмку за рюмкой. Страшная женщина. Толстая, она всегда ходила в хлопковом цветастом халате, даже зимой надевала его с темными шерстяными колготами под собачью шубу. Глаза узкие, черные, как угольки, свирепые. Такого же цвета волосы, спутавшиеся в широкую косу. Она приходила в дом, и возникало чувство, будто светлый солнечный день резко оборвался заполнившей небо грозовой тучей, что предвещала неутихающие раскаты грома. За спиной пряталась Тая, рядом с ноги на ногу переминался муж.

– Владичек, у нас там рабочие шумят, можно пересидим у тебя? Я пирожки принесла.

Они заходили на кухню, расставляли рюмки, водку, Ольга доставала из плетеной сумки пирожки с капустой, пирог с грибами. Мама и Влад садились вместе с ними. Мы с Таей, ухватив по пирожку, убегали в мою комнату играть. Зимой просились на горку кататься.

– Доченька, аккуратно, хорошо? Смотри, чтобы острые края санок не попали тебе в глаз, – наставляла меня мама. Я кивала головой, впитывая каждое слово, запоминая в деталях: острые углы – в глаза – опасно.

– Горку выбирай маленькую, а то перевернешься, руку сломаешь, поняла?

Мы с Таей убегали на самую крутую горку. Все равно мама не проверяла. Я даже скатилась спиной с этой горки. Перевернулась, конечно, в яму какую-то попала, санки в лоб угодили, разбив его до крови. Мама кричала. Запретила кататься целый месяц.

Теперь, когда приходили Олег и Ольга, я сидела рядом с мамой и Владом. Они пили водку, говорили о строительстве дома. Скучно было невыносимо. Ольгу я побаивалась. Мне все казалось, что глаза ее – острый нож. Смотрят так, будто разрезают меня, словно погружают свое лезвие в масло. Было в ней что-то недоброе. Ваза, банка, конфетница? Я ждала привычный образ, но видела лишь черный рой навозных мух. От нее даже пахло плохо.

– Мама, можно я уйду? От тети Оли плохо пахнет, – шепнула я маме на ухо.

– Ты что?! – мама покраснела, испугавшись, что Ольга услышит.

Ночью перед сном мама призналась, что Ольга ей тоже не нравится. Но Влад их жалеет, они дом строят, спят на полу, на кухне плита да стол, на втором этаже в окна даже стекла не вставлены. Поэтому нужно терпеть.

– Ради Влада, понимаешь, Ликочка?

Я не понимала. Мы уже полгода ездили к Владу по выходным, но дом не принимал нас по-прежнему. Бездушный, бесчувственный дом, в котором даже солнечные лучи преломлялись в серые полосы, что тонкой паутиной ложились на желтый линолеум.