Живко Чинго - Большая вода

Его покорность, приниженность, безропотность и дисциплина быстро вынесли его наверх. Именно так, вынесли наверх. В случае чего он мог представить и отличную биографию. Одно время говорили, что именно он, товарищ Анески, организовал какой-то бунт в больнице и все такое прочее, что нельзя недооценивать. А вообще-то он был человеком скромным и к тому же до смерти влюбленным в свой колокольчик. Он, действительно, никогда не расставался с колокольчиком, которым нас будил. Некоторые дети чего только ни делали, чтобы он бросил эти глупости, но он продолжал поступать по-своему. Ничего не попишешь, было у него такое постоянство в характере. Колокольчик и колотушку он хранил в постели, как брачные реквизиты. Нет, на самом деле товарищ Анески был не такой уж и помешанный, просто он очень хорошо разобрался и в душе нашего папочки Аритона Яковлеского и, конечно, в существующем порядке. Ну, например, он знал, что начальство ведет постоянную войну с Кейтеном, и каждое утро он подлетал к его кровати, как безумный. Боже, как он горемычный, страдал, что ни разу, ни единого разу не смог застать его спящим. Будь я проклят, он сам накликал беду на свою голову.

Подъем проходил в два приема: первая половина нормальная, когда звонарь был настроен миролюбиво. Будь я проклят, что за выдумка — нормальный подъем. В определенное время звонарь поднимался на подмостки, сколоченные посреди двора, и оттуда принимался звонить, да так, что и мертвых мог разбудить. Я уверен, что от звуков в доме просыпалась вся округа. Вторая часть подъема была связана с бдительным характером звонаря. Как всякий подневольный и подобострастный человек, он смертельно боялся за свое несчастное будущее. Любое опоздание в строй он считал направленным прямо против него, чтобы испортить его характеристику в глазах папочки. Таких людей переполняет страх, они стараются прыгнуть выше головы, вечно ждут подвоха, и день ото дня становятся все более бездушными и слепыми. Именно поэтому звонарь, вопреки порядку и вопреки всему, изобрел подъем из двух частей. Наверное, он ночи не спал, пока не додумался, не дошел до этого. Если бы его помутившаяся голова прояснилась хоть ненадолго, для него это было бы убийственно. Будь я проклят, какая ужасная слепота, какое невообразимое наказание.

Когда звонарь появлялся в спальнях, казалось, пришла чума. Он был настолько суров и в то же время хитер, что с ним никакое штукарство не проходило. Представьте человека, страдающего бессонницей, как он будет блюсти сон других. А наши детские сердца со всех сторон были полны снами, струились ими. Представьте себе, что такой человек охраняет ваш сон, каким будет этот сон? Он не брезговал и под кровати заглянуть, всюду, в зависимости от того, что приходило в его больную голову. Он гнал сон отовсюду, как злейшего врага. Так оно и было, он боялся сна. Будь я проклят, боялся. Очевидно, он никогда не спал спокойно, а когда просыпался, то выглядел измученным и побитым. Производил впечатление человека, вернувшегося с каторги. Естественно, все его поступки доходили до крайности, что поначалу казалось даже забавным. Иногда он не верил и собственным глазам, предполагал, что и они могут его обмануть. (Бедняга, он во всем сомневался — в себе, в других, в дне, в ночи, даже в земле, по которой ходил). Он искал в уборных, рылся в шкафах, заглядывал под кровати, везде, везде. Хоть он и был с придурью, но действовал с выдумкой и расчетом. Мы быстро поняли, что со звонарем шутки плохи. Потому что, если случалось, что кого-нибудь заставали где не положено, то ему приходилось туго. Даже со справкой от врача было рискованно оставаться в постели. Этот ненормальный, ничего не спрашивая, вытянет железякой — и тут уж что Бог даст. Будь я проклят, что Бог даст. Но страшнее всего было, когда он вдруг приходил в ярость, бесился без всякой причины и начинал кого-нибудь изводить.

— А ты, скотина, в подвал, — бесновался он, — в подвал, разбойник!

А если кто осмеливался спросить, за что, то он молча смотрел таким страшным и ужасным взглядом, который хуже любого наказания. Хватал без слов за шкирку и тащил в подвал.

В доме было немало неприятных мест, таких, которые, если можно, лучше обходить стороной. Но подвал — это было другое, никто не знал, что это, никто не знал, что там скрывается. Никто никогда не заглядывал в эту часть дома, звонарь был полным и единственным хозяином подвала. Ключ висел у него на груди как крест. Одного этого уже хватало, чтобы ощутить всю тяжесть страха. Товарищ Анески как для этого и родился, он был фабрикой страха. Это Кейтен так его называл, фабрика страха. Может поэтому папочка, и не только папочка, а все начальство так полагались на звонаря в установлении порядка. В этом звонарь был царь и Бог. Клянусь, Бог. Безумцы. Проклятые безумцы с шорами на глазах. Слепцы.