Анатолий Луцков - Однажды в Африке…

Они с мрачной солидарностью чокнулись и выпили.

Сквозь открытый иллюминатор, затянутый сеткой, вливался сыровато-теплый морской воздух, в каюте стояла привычная уже духота, и участники застолья были в одних трусах, несмотря на торжественный повод для встречи. На столе горела свечка.

— Но сами-то мы не изменяем! — поспешно ухватился Свирин за ускользающую мысль, как упавший в воду — за плавающее поблизости бревно.

— Верно! Мы не спим с черными красотками по двум причинам: нет денег и, пожалуй, большого желания, — с легкостью объяснил ситуацию Сенченко. — Мы сейчас все время живем в каком-то затянувшемся ожидании, а это самое противное состояние. Недостойное мужчины. Это женщина ждет, когда на нее обратят внимание, а мужчина должен не ждать, а действовать.

По коридору старческими шаркающими шажками кто-то пробирался, в дверь вопросительно заглянул Макс, понюхав воздух, неодобрительно сморщил нос, был одарен бананом и тут же выпровожен.

— Я слышал от кого-то, что от нашего капитана жена ушла, — вдруг многозначительно поведал Свирин. — Надоела, видимо, такая жизнь, как у нас.

— И правильно сделала, — помедлив, одобрил ее поступок Сенченко и поднес бутылку к свечке, дабы оценить количество содержимого. Еще что-то в ней обнадеживающе плескалось.

Свирин был на вахте у трапа, когда рассыльный из управления порта принес бумагу. Это был счет на воду, которую накануне залили в танк в качестве питьевой. Эту меру капитана Свирин тогда еще не оценил. Рассыльный остался сидеть на причальной тумбе, а Свирин поспешил в кают-компанию, где кончали завтракать. Там, видимо, шла жаркая полемика, но застал он ее конец. Старпом, плотный человек предпенсионного возраста и с трагическим взглядом, обращался с сотрапезникам, как кандидат на выборах. Свирин слушал его, пока капитан просматривал счет, а потом искал ручку, чтобы его подписать.

— Вот еще одно сравнение, которое вас убедит. Африканские страны избавились от колониализма и думали, что теперь сами все решат. И что получилось? Все богатства в этих странах расхватали те, кто был ближе к власти. Простой народ остался ни при чем. И жить стали хуже! Разве в России, которая избавилась от тоталитаризма, не то же самое? Межплеменные войны, которые сейчас идут полным ходом в Африке, колонизаторы их пресекали. Это вам нашу страну не напоминает? Правда, в Африке сепаратизма такого не было, как у нас, когда отделились все республики.

Капитан подписал счет и отдал его Свирину.

— Геннадий Сергеевич, а каков наш нынешний статус в России? — саркастически осведомился капитан. — Я согласен с вашими доводами, но вы помните, что изволил сказать нам господин из посольства?

— Павел Андреевич, — напыжился старпом, — я все равно чувствую себя сыном…

— Никакой вы уже не сын, — с жутковатой какой-то веселостью сказал капитан. — Вы — пасынок. И все мы пасынки великой в прошлом страны.

Из угла донесся бас стармеха:

— Вот именно — пасынки. Нам все кажется, что нас там ждут не дождутся…

Свирин понял, что топтаться с бумагой у дверей негоже, и уходя, слышал, как кто-то с преувеличенной растроганностью пропел:

А чирковский бас добавил:

— Нужен ты этой «отчизне», как прошлогодний снег.

Каким образом капитан Якимов оказался на командном мостике судна под коморским флагом? «Интересный вопрос», как сейчас иногда говорят на радио и телевидении, когда не знают, что ответить.

Придется ненадолго вернуться в август девяносто первого года, когда Якимов ездил в Москву отмечать морской трудовой юбилей своего старого, уже давно не плавающего капитана. На службе был строг, но справедлив, помощников, даже юного возраста, называл всегда по имени-отчеству. И только теперь, в отставке, позволил себе называть своего бывшего подчиненного просто Пашей.

По телевизору шел нескончаемый танец балетных лебедей, а по улице двигалась толпа желающих пополнить число окружавших живой стеной Белый Дом. Якимов уже потолкался среди них вчера, посмотрел на флаги, реющие над ними. «Ну, российские, это само собой, — размышлял он, — тем, кто с петлюровско-бандеровскими сине-желтыми, нужна „самостийность“, а с черно-бело-синими хотят избавиться от „оккупантов“. Расклад ясен». Впрочем, относительно возможного обвинения в том, что он связывал упомянутый сине-желтый флаг с определенными историческими лицами, у Якимова был даже готов ответ, где говорилось бы, что упоминание Симона Петлюры и Степана Бандеры только возвеличивало этот флаг. Это даже льстило бы ему, поскольку оба эти деятеля в нынешней Украине, по слухам, уже признаны национальными героями.