Мария Дуэньяс - Нити судьбы

Хоар был одинок и чувствовал себя так, будто двигался в темноте на ощупь. Мадрид действовал на него удушающе: его угнетало невыносимо медленное функционирование административного аппарата, огромное количество полицейских и вооруженных до зубов фалангистов на улицах и уверенно-дерзкое поведение немцев. Скрепя сердце он приступил к исполнению своих обязанностей и установил отношения с членами испанского правительства — прежде всего с генералом Франко и министрами Серрано Суньером и Бейгбедером. Он встретился со всеми тремя, и эти трое произвели на него совершенно разное впечатление.

Генералиссимус дал ему аудиенцию во дворце Эль-Пардо солнечным летним днем. Несмотря на это, Франко принял его в кабинете с задернутыми шторами и зажженным электрическим светом, за письменным столом с красовавшимися на нем фотографиями Гитлера и Муссолини. Они разговаривали через переводчика, не имея возможности вести полноценный диалог, и Хоар отметил, насколько уверен в себе генералиссимус, ни на секунду не сомневавшийся, что избран провидением для спасения своей родины и создания нового мира.

Встреча с Серрано Суньером прошла еще хуже. Власть куньядисимо в то время достигла вершины, он держал в своих руках всю страну: Фалангу, прессу, полицию — и имел неограниченный доступ к самому Каудильо, к которому, как думали многие, испытывал пренебрежение. Франко, обитавший в Эль-Пардо, почти не появлялся на людях, зато Серрано казался вездесущим и уже мало походил на сдержанного человека, посетившего протекторат в самый разгар войны — не погнушавшегося наклониться за моей пудреницей и чьи лодыжки я долго лицезрела из-под дивана. Казалось, вместе с новым режимом родился и новый Рамон Серрано Суньер — высокомерный и стремительный в словах и поступках, с настороженным кошачьим взглядом, накрахмаленной фалангистской формой и почти белыми, зачесанными назад, как у кинозвезды, волосами. Он пренебрежительно относился ко всем, кого считал представителями «плутодемократии», и между Хоаром и Серрано за все время их знакомства не возникло и тени симпатии.

Единственным человеком, с которым послу удалось найти общий язык, был Бейгбедер. Министр внимательно слушал его и стремился наладить взаимопонимание. Он однозначно высказывался против вмешательства Испании в войну, признавал плачевное положение внутри страны и выступал за активное сотрудничество для достижения взаимовыгодных целей. Бейгбедер отрицательно относился к агрессивной политике немцев, фанфаронству фалангистов и деспотизму собственного правительства, и, очевидно, именно поэтому Хоар проникся к нему симпатией. Разумеется, порой возникали разногласия, и приходилось улаживать дипломатические конфликты — например, когда испанские войска вошли в июне в Танжер, покончив с его статусом международного города, или когда испанское правительство собиралось разрешить прохождение немецких войск по улицам Сан-Себастьяно. Было и множество других трений, но, несмотря на это, отношения между Бейгбедером и Хоаром становились все более теплыми, и для посла они являлись единственным прибежищем в бескрайнем море окружавших его проблем.

По мере знакомства с жизнью Испании Хоар все больше убеждался, насколько велико влияние немцев во всех сферах. Многие предприниматели и должностные лица, торговые агенты и кинопродюсеры имели связи с нацистами. Под их жестким контролем находились и средства массовой информации. Пресс-бюро посольства Германии, с безусловного разрешения Серрано Суньера, решало, какую информацию о Третьем рейхе публиковать в Испании и как ее преподносить: для нацистской пропаганды была открыта вся испанская пресса и прежде всего фалангистская «Арриба», на которую шла в те скудные времена большая часть имевшейся в наличии бумаги. Одновременно в прессе разворачивались яростные антибританские кампании, построенные на лжи, оскорблениях и различных манипуляциях. Черчилль был постоянным героем язвительных карикатур, а Британская империя — объектом насмешек. Любое происшествие на фабрике или авария почтового поезда в какой-нибудь испанской провинции приписывались козням коварных англичан. Все протесты посла по поводу этой клеветы неизменно игнорировались.

Пока сэр Самюэль Хоар с горем пополам осваивался на новом месте, противостояние между министерствами внутренних и иностранных дел становилось все более напряженным. Серрано, обладавший огромными возможностями, вел свою игру, очерняя Бейгбедера и внушая всем мысль, что только он сам может справиться с внешнеполитическими проблемами. И пока авторитет бывшего верховного комиссара неуклонно падал, Франко и Серрано, не имевшие никакого опыта в международной политике, пили в Эль-Пардо шоколад с гренками и обсуждали новый мировой порядок с самоуверенностью тщеславных и невежественных людей.