Александр Казимиров - Бульварное чтиво [Сетевая компилляция, калибрятина]

При разводе Савелий Глухов все барахло оставил бывшей половинке. Не все, конечно, но почти. Он не стал претендовать на квартиру, подаренную тещей, аквариум с полудохлыми гупешками и изуродованную временем антикварную мебель. Монокль на шелковом шнурке, тапки с заостренными, по-восточному загнутыми вверх концами и длинный, как сутана католического священника, халат Савелий взял на память о несложившейся семейной жизни. Поселился он у мамы в трехкомнатной норе с крашеными полами, выгоревшими на солнце обоями и неприятным запахом от дохлых голубей. Вонь в квартиру проникала с чердака через вентиляционное отверстие на кухне. Сколько жильцы дома ни обращались в санэпидемслужбу, результата не было. Так и жили: нюхали и матерились, распахивали форточки или окна.

Глухова — мосластая старуха — сына не укоряла. Вытирая о подол проконопаченные родимыми пятнами руки, она уповала на мудрость: «Все, что ни делается — все к лучшему!» Правда, и радости от возвращения сына не испытывала. Старуха привыкла сидеть на сухомятке, ей было не по силам крутиться на кухне, обстирывать здорового детину и слушать его рассуждения, похожие на бред. Перед сном Глухова затыкала уши кусками ваты и закрывала глаза. Она проваливалась в вакуум с единственной мыслью — «Скорее бы он снова женился и оставил меня в покое!»

Савелий маялся от безделья, прохаживался по квартире, заглядывал во все углы и грезил о светлом будущем. Не о коммунизме, конечно. Он не верил ни в утопию политического строя, ни в бога, ни в черта. Ему хотелось скромного человеческого счастья: ничего не делать и жить, как у Христа за пазухой. Мысли о построении персонального рая плотно застряли в его голове.

Глухов прогуливался по вечернему городу и встретил бывшего одноклассника. Во всем преуспевающий Максуд поразил внешним видом: обычно наглаженный и блестящий, сейчас он был в потрепанном костюме и нечищеных туфлях. Его красное, шелушащееся от загара лицо походило на псориазную бляшку.

— О, кого я вижу! — не скрывал радости одноклассник.

Максуд широко раскинул руки, будто хотел объять необъятное. Приятели с нежностью обнялись, как два педераста, которые давно не испытывают влечения друг к другу, но всячески стремятся продемонстрировать обратное.

— Где трудишься, с кем живешь, какое у тебя хобби?

Псориазная бляшка забросала Савелия вопросами. Ее интересовало исключительно все, вплоть до показаний электросчетчика. Савелий с достоинством отвечал, что он — философ, по стечению обстоятельств живет на мамину пенсию, а хобби у него — объемно и виртуозно мыслить. Как это — «объемно и виртуозно» — он и сам не разумел, но ему нравились замысловатые определения. Максуд восхищенно цокал языком, одобряя жизненное кредо приятеля. Бывшие однокашники уселись на скамейку и болтали до наступления сумерек.

— Знаешь, ты молодец! Масштабно мыслишь. Все у тебя на своем месте, как у архивариуса. — Максуд взял Глухова за пуговицу и по-собачьи преданно посмотрел в глаза. — Можно, я у тебя пару дней поживу? У меня дома проблемы.

Савелий замялся, хотел отказать, но не смог. Неприлично отворачиваться от человека, который тебя понимает, ценит и считает мудрецом. Тем более, что от Максуда шла светлая энергия, насыщающая карму Савелия. Так, во всяком случае, казалось Глухову. Они так и предстали перед старухой Глуховой: один — с горящими глазами, второй — со смущенной улыбкой.

— Мама, это Максуд. Мы с ним в школе учились. Помнишь? Он со мной в комнате будет жить.

— Здравствуйте! — Максуд показал зубы с налетом желтизны, взял руку опешившей старухи и поцеловал ее.

Глухова плохо помнила, с кем учился сын. Время выскоблило из ее памяти все, что не имело особой ценности. Свет электрической лампочки придавал испарине на лбу старухи бриллиантовый блеск. Она промокнула ее тряпкой, которой минуту назад вытирала пыль со стола. «Вот времена! С бабой не жилось, мужика в дом притащил!» — ей было интересно, какую роль отвел себе Савелий. Ночью она прислушивалась к тому, что происходит за стенкой, но было тихо. Неожиданно Максуд закашлялся.

— Тише, мать разбудишь! — заворчал Савелий.

«Поперхнулся!» — успокоенная тем, что сын скурвился не до конца, старуха задремала. Проснулась она от шороха. Рассвет уже во всю хозяйничал в квартире. Глухова глянула на часы, накинула поверх сорочки кофту с вытянутыми локтями и зашлепала на кухню. У плиты возился Максуд.

— Доброе утро! — поздоровался он. — Завтрак приготовлю и на работу побегу. Вы не переживайте, я особых забот не доставлю.