Владимир Топилин - Хозяин Спиртоносной тропы

И мать-природа услышала его просьбу. В неожиданно порвавшихся тучах показалось солнышко, ниспадающие с небес тугие потоки воды ослабли, а через некоторое время вообще прекратились. Кузя обрадовался такому событию, ненадолго остановился, посмотрел назад. Ослепленная небесным светилом недалекая долина Чибижека казалось неким игрушечным миром. Она была теперь дальше, чем когда Кузя смотрел на нее от канавы. До нее было около версты. И отсюда она была прекрасна. Вероятно, место, где он сейчас стоял, также было хорошо видно снизу. Как и тот могучий, стройный кедр с когда-то сломанной медведем вершиной, которая потом превратилась в лохматую корону, похожую на оленьи рога. Непонятно, почему его не срубили, не вывезли и не сожгли, как сотни других таких же кедров, о чем напоминали многочисленные пеньки вокруг. Может, лесорубы пожалели его, или не хватило сил и времени. Так или иначе, он теперь стоял один посреди горы, как яркий памятник могучему лесу, некогда процветавшему здесь до прихода человека. Как вечный часовой дикой тайги, которому скоро уготовано засохнуть без своих собратьев. Как острое напоминание людям о том, кто помог выжить им в суровую годину.

Добравшись до кедра, Кузя спешился, стал раздеваться. Комары и мошки тут же облепили его, что заставило выжать одежду скорее. Поганка увлеклась сочной травой, произраставшей тут в таком обилии, что для полного насыщения ей не надо было много места. Вновь одевшись, Кузя присел на чурку, наматывая портянки. Было видно, что до него сюда приходило много людей. Тут было большое костровище, наложенные горкой чурки, утоптанная многочисленными ногами земля. С обратной, подветренной стороны находилась лежанка из сухой травы: кто-то ночевал. Невольно бросая по сторонам косые взгляды, заметил среди прочего мусора затоптанную в грязь в стороне тряпочку. В другое время он не обратил бы на нее внимания: мало ли кто потерял? Его насторожил знакомый цвет. Потянувшись, поднял, очистил ее от земли. Это был зеленый платочек с красной каймой, идеально схожий по размеру и цвету с тем, который он привез Захмырину. Удивившись столь необычайной находке, Кузька улыбнулся:

— Надо будет отдать Пантелею, — размышляя вслух, проговорил он. — Сначала скажу, что нашел на месте преступления. Вот будет смеху! Потом спрошу, что он тут делал?

Посмотрев вокруг, озадачено почесал затылок: «Действительно, что он тут делал?» И усмехнулся: «Мало ли что? Может, красотами любовался! Чай пил или обедал». При слове обед у Кузи подпрыгнул желудок. Есть захотелось с такой силой, будто в живот положили стиральную доску. С дикой тоской запоздало вспомнил, как Катя наваливала ему картошку. Косо взглянул, как Поганка, почти не пережевывая, глотает сочную траву. Подскочил на месте:

— Мне же Хмырь хлеб и колбасу дал!.. Вот я балбес.

Достал из сумки еду, снова сел на чурку. Отломил кусок от каравая, шестую часть от кольца, остальное положил назад: «Домой увезу. Выложу на ужин, все обрадуются. Катя тоже колбасу любит…» Откусил копчености и хлеб, стал быстро жевать.

Поганка подняла голову, посмотрела на гору, застригла ушами. Поднявшись с места, Кузя тоже стал смотреть туда. Увидел, как из границы начинающегося леса выехал всадник: тот, кого он видел на скалах «Семь братьев». Он не мог его спутать ни с кем другим. Об этом говорило длинное ружье на коленях, черная одежда и редкая, черно-белая, будто в яблоках, масть коня.

До него было метров сто. Остановив коня, он стал глядеть в долину. Поганка подала голос. Его конь тоже ответил ржанием. Человек в седле заметил Поганку и Кузю, резко потянул поводья влево, быстро скрылся за деревьями. Озадаченный столь необычным поведением, Кузя еще долго смотрел на тайгу. Думал, что всадник вернется, но тот будто растаял.

Доев последние кусочки, Кузька залез на Поганку, поторопился ехать. Черные тучи с запада закрыли вид на землю ласковому солнышку, грозили очередными потоками ливня. Стоило задержаться — добираться домой будет труднее.

Все же он попал под дождь, когда подъезжал к Спасскому прииску. Опять промокнув так, что в броднях хлюпала вода, остановился у ворот своего двора. Его никто не ждал: мать с теткой Валентиной на работе. Катя неизвестно где. В окно выглядывает только бабка Фрося.

Загнав Поганку в пригон, насыпал ей остатки овса. Сам быстро переоделся в сухие одежды. Хотел выпить горячего чая, но печь на улице не растопить: потоки воды с небес только усилились. Достал в доме из русской печи чугунок: в нем еще почти горячий суп с пшеном. Обрадовавшись, стал есть с сухарями. Пообедав, убрал со стола, сел на лавку, глядя в окно. В ограде пусто, Кати так и нет. Куда ушла? Неизвестно. Кузю гложет любопытство, что написано в бумаге, но читать некому. А время поджимает, скоро надо ехать к Заклепину, отдавать пакет. Его, наверно, и так потеряли. Пережидая дождь, раскрыл сумку, развернул листок. Кроме двух букв «а» и «б» ничего не знает. А там к тому же есть цифры, которые он вовсе не понимает. Рассматривал листок так и эдак, но дальше этого дело не сдвинулось. Теперь уже серьезно понял, что надо учиться письму и математике.