Владимир Топилин - Хозяин Спиртоносной тропы

— Толкать, это вам, девоньки, не мужика в избу затягивать!

— Ой, ли? Чего проще! Налил бражки кружку, он сам заскочит, копытами забряцает, — в тон ему ответила Анна, после чего обе рассмеялись.

— Кто ж нальет-то? Хучь бы одна што предложила, — приплясывая вокруг них, суетился Посошок.

— Это ж кому наливать-то, тебе, что ли? — поглядывая на него, съязвила Анна.

— Так, а я что? Парень хоть куда! Не только кружку бражки могу выпить, а и гвоздь забить на заборе, крылечко починить, если надо. Зовите, коли что.

— Своих плотников так хватает, что столько гвоздей нету, — уже издали дополнила Анна, и негромко добавила: — Тоже мне нашелся ухажер. Своих, вон, поселковых, коль захочешь, за неделю в окошко не залезут: зови не хочу.

— А я бы позвала, — тихо ответила Валентина, опустив глаза.

— Да ты что, Валя? Он же тебе ростом по грудь будет!

— Ну и что? Я же, Нюра еще не старая: мне всего тридцать четыре, и все без мужа. Иной раз мужика страсть как хочется.

Анна промолчала.

А Посошок будто услышал эти слова. Стал попадаться на глаза чаще, глаголил загодя приготовленные шутки, и, не скрывая, оказывал всяческое внимание Анне. Та, поняв это, дала ему «отходную»:

— На меня не надейся. У Ефима еще тело не остыло, да и из сердца вырубить не смогу до смерти, так уж люблю. Коли хочешь, вон Валентине чуб гребешком чеши, она незамужняя.

В отличие от трухи у Захара были мозги, понял, что Анна не хариус и на удочку ее не поймаешь. Надо брать то, что идет в руки само. Правда Валентина лицом схожа на лошадь, но при таком раскладе на это внимание обращать не следует. В итоге все случилось. Первая встреча Захара и Валентины произошла в романтических условиях: в пустой вагонетке, стоявшей на запасных путях в отработанной рассечке. Потом в забое на ящике из-под взрывчатки. Лишь после этого она пригласила его к себе домой.

Посошок явился, как договаривались: после полуночи, в полной темноте. Валентина ждала его у ворот, провела в дом на кухню, где был накрыт стол с отварной картошкой и солеными грибами. Дополнял праздник небольшой берестяной ковшик с выстоявшейся бражкой. Сели, выпили. При свете керосинки Валентина не казалась такой уж некрасивой. Это оживляло настроение Захара. Он сорил шутками, все более увеличивая громкость голоса. Валентина смеялась. Сначала проснулась, а может, и не спала вовсе мать Валентины, бабка Ефросинья. Переживая всевозрастающий старческий маразм, подала из-за печки голос, похожий на скрип трухлявой лесины:

— Валька, хто там с тобой? Положи его на пол, да накрой тулупом, а то замерзнет. Ко мне на сундук не ложи, у меня и так места нет.

— Ладно, спи давай, — отвечала слегка захмелевшая дочь.

Заговорили опять, постепенно повышая голоса. Бабка не замедлила напомнить о себе:

— Валька, хто там? Положи его на пол, да накрой тулупом…

— Хватит вам уже, не даете поспать! — раздался еще один голос, за ним легкие шаги: из-за занавески вышла сонная Катя.

Не ожидая увидеть мужика, она не успела прикрыть оголившиеся под большой, не по размеру, сорочкой девичьи груди. Когда увидела, отпрянула назад в комнату, накинула платье, прошла мимо:

— Пойду на сеновал спать, Кузьки все равно нет.

Этот момент был воспринят домочадцами как само собой разумеющееся действие. Но Захар уловил это совершенно по-другому. Кто бы видел, как сверкнули его глаза, почувствовал, как забилось сердце, задрожали руки, а в голову ударила кровь. Он понял, что это дочь Валентины. Увидел в ней исток девственной чистоты, никем еще не взятой плоти. Мгновенно оценил магнитные для мужских глаз налившиеся соком молодости бугорки, плавные овалы талии, тонкую шею и хрупкие, сравнимые с ветвями талины, руки. На лицо не заглядывал. Зачем смотреть, когда и так все понятно? И молниеносно загорелся желанием быть с ней, иметь ее, чего бы это ни стоило.

Когда Катя проходила мимо, он подскочил с табурета, преградил дверь:

— Ах, красавица, прости, что разбудили. Может, сядешь с нами, выпьешь?

Катя шарахнулась от него, как от страшного зверя. Оттолкнула в сторону, выскочила на улицу. Посошок с чувством сожаления сел на место, наливая в кружки:

— Что это с ней? Компанию не понимает?

— Она у меня такая: недотрога, — нараспев пояснила Валентина. — Молода еще, всего шестнадцать. Соседа Кузьку любит, с детства вместе.

Она говорила еще и еще. Потом они потушили керосинку, легли на пол, накрылись шубой, принимая друг друга. Она с трепетом и наслаждением, впитывая каждую секундочку скоротечной любви. Знала, что скоро все закончится.