Лукас Бэрфус: Безбилетник

Что бы ни творилось в голове Филипа, его догадки и предположения, должно быть, и привели к тому, что он захотел узнать об этой женщине больше, хотя бы заглянуть ей в лицо, по которому увидел бы её характер, и хотя он не мог себе это представить, было мыслимо, что скромность и ухоженная внешность не нашли бы соответствия в её лице; возможно, её глаза смотрели бы примитивно, а рот складывался вульгарно. Так или иначе, он решил оставаться при ней и дальше, смирившись с тем, что к Белинде он неотвратимо опоздает и это возымеет неприятные последствия.

И они сели в подошедший трамвай, ехавший в сторону вокзала, – женщина, манто и Филип. Вагон был наполнен банковскими клерками, закончившими рабочий день, секретаршами, которые использовали время, оставшееся до закрытия магазинов, чтобы купить необходимое. До Пасхи оставался ещё целый месяц, но из сумок с покупками уже выглядывали уши пасхальных зайцев, а в воздухе витал запах шоколада. По громкоговорителю объявили, что в пригороде произошёл какой-то несчастный случай, вероятно, какой-то парень, новичок в этом городе, недооценил те тридцать тонн, которыми трамвай перепахивал улицы. Женщина остановилась в передней части вагона, повесив плечики с манто на перекладину. Он сохранял дистанцию. Между ними стояло с полдюжины пассажиров. Он оставался там, где был, ему хватало того, что он держит её в поле зрения. Куда она ехала? Что она хотела сделать с этим манто? Теперь, весной? Может, она была помощницей по хозяйству в какой-нибудь семье, работала за кров и стол ради освоения языка? Может, она с Востока? Но этот трамвайный маршрут противоречил такому предположению. Она ехала к вокзалу, а приличные кварталы располагались южнее, у озера.

Через три остановки она вышла, и последовало двести метров пешего хода сквозь толпу. Несмотря на ношу, двигалась она легко и ловко, делала резкие крюки, лавировала сквозь поток, замедлялась, снова ускоряла шаг. Ему было нелегко поспевать за ней, но Филип получал удовольствие – от её подвижности, её точных манёвров. Она встала на эскалатор, ведущий вниз, к торговому пассажу, где было сыро и прохладно, быстро пересекла зал, вошла в соединительный туннель, миновала лифты и шла дальше в сторону Национального музея. Одним ловким движением, не притормаживая, она огибала прохожих, и ему, держась позади неё, приходилось сильно напрягаться, чтобы не отстать – теперь он понял, куда она стремилась: этажом ниже, к пригородным поездам. Это ему совсем не понравилось, ему было никак не кстати, но они уже были у эскалатора, и Филип ощутил холодное дыхание старого времени года, которое ещё оставалось в глубине. Если она собирается сесть в поезд, он не может за ней последовать, и, вероятно, именно этого Филип и желал. Игра уже немного затянулась, и если он прямо сейчас от неё отстанет, то с несколькими словами извинения ещё сможет оправдаться перед Белиндой за своё опоздание. Небольшое разочарование, не более того, вечером он уже и думать забудет про эту женщину с меховым манто – и кто она такая, и когда она наденет это манто, – а к следующему утру он и вовсе про неё не вспомнит. И она действительно поехала на эскалаторе вниз, к перрону, а поскольку Филип подумал, что мог бы ещё узнать, в какой поезд она сядет, чтобы получить представление о её цели, он тоже ступил вслед за ней на эскалатор. Не так уж много времени это отнимет. И если поезд ещё не подошёл, то он мог бы набраться смелости заговорить с ней и вовлечь её в короткий разговор.

По всей вероятности, он прикидывал возможности, как он с ней заговорит, какими словами начнёт беседу, чтобы не спугнуть её. Может быть, он подумывал о том, чтобы пригласить её на кофе, хотя для кофе сейчас было не лучшее время дня. И ему, наверное, было ясно, как мало радости принесут ему эти бесцветные полчаса в вокзальном кафе. И что бы они могли сказать друг другу. Все его мысли были уже у Белинды, на теме его опоздания, которое он неприятно осознавал. Белинда питает особое пристрастие к пунктуальности, как будто обязалась с мучительной дотошностью соблюдать здешние обычаи; из-за её мексиканского происхождения это казалось преувеличенным. Она была поздней жертвой «чикагских мальчиков» и вашингтонского консенсуса. Она покинула свою родную Гвадалахару во время «текилового кризиса», и после одиссеи через девять или десять стран её прибило к их городу. Она повесила на гардероб табличку, которая с ошибками напоминала, что родителям не следует задерживаться после восемнадцати часов. Однако поезд уже стоял на перроне, большинство жителей пригорода уже вошли. Двери были распахнуты, на ступеньке ей навстречу ухмылялся какой-то тип с квадратным черепом, и девушка с манто скорее из вежливости, чем из спешки, пробежала несколько шагов, поднялась в поезд, и Филип за ней, не задерживаясь, как будто ноги сами вели его.