Михаил Вольпе - Петух пропел в бухте (сборник)

Ана раскрыла рот от изумления. Соседка-кума была счастлива, что сумела ее ошарашить: всякому ясно, что карты врать не станут. Мало-помалу сеньора Ана успокоилась, решила эти толки всерьез не принимать. Ее дочка выходит замуж за француза, и дети у нее будут с тонкими прямыми волосиками, с синими или зелеными глазами. Никакого Теодоро она и знать не хочет! Пусть сплетничают, ей главное, чтобы дочка счастье нашла.

Габриэль писал: во Франции, в Тонон-ле-бене, на границе со Швейцарией сейчас холодно. Люди здесь ходят в теплых башмаках, в плащах и в перчатках. Сестрица Пьедаде связала мне шапочку и шарф. Позавчера, в воскресенье, я повстречал земляка — Мошиньо из Рибейры. Он пощупал мой шарфик, примерил шапочку и сказал, что отныне все барышни Тонон-ле-бена — мои, не устоять им перед таким щеголем. Мы очень смеялись.

Дальше Габриэль писал, что работает на лыжной фабрике, делает лыжи: придает деревянным заготовкам форму, состругивает все лишнее, а потом передает их дальше, другой их отстругивает, третий полирует, последний уже привинчивает крепления. А Пьедаде занимается тем, что приклеивает фабричные ярлыки и протирает каждую пару.

«…Не беспокойтесь, матушка, насчет холода: сестрица еще нанялась прибирать по утрам номера в гостинице, и за это хозяин разрешает нам ночевать в комнатке под лестницей, а там всегда очень тепло…»

Пьедаде писала, чтобы мать не вздумала готовить приданое, во Франции это не принято: там люди просто-напросто идут в магазин и покупают все необходимое. И она, и Габриэль уже переселились из гостиницы в дом друзей, выходцев из Санто-Антао, там она будет жить и после свадьбы; места всем хватит. Жану сорок два года, он уже был однажды женат, но развелся. Пожалуй, он чересчур ревнив, но человек хороший, добрый, дарит ей шоколад; видятся они всегда только на людях, вдвоем Габриэль их не оставляет да и хозяева дома присматривают.

У сеньоры Аны будто камень с души свалился. Дочка, видно, не забыла ее наставлений. Сеньора Ана не рассказывала соседке о Жане: женщина, она, конечно, незлая, но мало ли что. Как бы не сглазила… От сглаза не спасется никто, недаром люди обвивают животик новорожденного черно-белой крученой ниткой. Тем, кто постарше, нитка уже ни к чему, но если они заподозрят сглаз — кто-нибудь похвалит не от чистого сердца или просто косо посмотрит — то надо быстро сложить пальцами левой руки фигу. Фига — лучшее средство от сглаза, отводит любое несчастье.

Сеньора Ана хранила письма от дочери на комоде под салфеткой или под ларчиком, где лежали ее украшения, время от времени с наслаждением перечитывала их и не переставала дивиться этой волшебной стране, где даже дети умеют говорить по-французски. Она мечтала о том, что после замужества Пьедаде откроет кабачок или кафе.

Но письма от дочери приходили все реже — то ли ей лень писать, то ли некогда — и становились все короче: один-два листка голубой или розовой почтовой бумаги с тисненным в уголке букетиком: какой вкус у этих французов! Нельзя сказать, что Пьедаде безумно радовалась предстоящему бракосочетанию, но ей не в чем было упрекнуть жениха, он был по-прежнему мил и щедр, надарил ей всякой всячины, два раза свозил в Швейцарию, благо тут рукой подать до границы… Габриэль был откровеннее. «Матушка, вчера купил цветной телевизор. До чего ж здорово! Видишь на экране людей в разноцветных костюмах, все как в жизни. Телевизор стоит перед моей кроватью, и если надо его выключить, только нажми на кнопочку не вставая, — и все. Правда, замечательно?»

Почему же Пьедаде стала писать реже? На то были свои причины. Вначале девушка очень радовалась предстоящей свадьбе, но потом как-то приуныла. Жан, конечно, очень добрый и симпатичный, но она все чаще задумывалась о его возрасте и о том, почему он всегда такой сумрачный и серьезный: все подсчитывает, прикидывает, оценивает. Ей уже надоели эти вечные разговоры о франках. Хотелось и посмеяться, и подурачиться, и подымить сигареткой, — разговоры жениха наводили на нее тоску. Каждый вечер приходил Мошиньо из Рибейры — веселый, беспутный парень, — приносил транзистор, и они лихо отплясывали на пару, а Жан сидел на диване и улыбался. Танцевать он не любил, только наблюдал, как колеблется в танце тело Пьедаде, точно огонек на ветру.

Мошиньо иногда прижимал ее к себе покрепче, шептал на ухо нежные слова, потом отбрасывал и ловил, как полагается в танго и в негритянской румбе. А Жан все улыбался, покачивая головой в такт мелодии.