Михаил Вольпе - Петух пропел в бухте (сборник)

— Габриэль мне как родной. Он знает, как мне трудно было вырастить четверых одной, без мужа. — Она молитвенно сложила руки и возвела глаза к потолку. — Господи, упокой душу Шико. Габриэль — истинный ангел-хранитель: он и денег мне присылает, и подарочки хорошие…

— Как же вы не боитесь дочку отправлять так далеко, так надолго, совсем одну? — спрашивали ее кумушки перед отъездом Пьедаде.

— А чего же мне бояться? Габриэль все устроит. Пьедаде поедет сейчас, через два года — Жукинья, потом Мария Антониета, а потом уж переберемся и мы с Шикиньо.

— Дай вам бог, дай вам бог…

Кумушки попрощались и разошлись, а когда через несколько дней они встретились снова, Пьедаде была уже в пути. Сеньора Ана заливалась слезами: вот уж не думала она, что станет так убиваться в разлуке с дочерью.

— А что делать, кума? Так больше жить нельзя. Сама знаешь: семь лет засухи. Живем только на ренту, а она крошечная, да еще тем, что арендаторы пришлют: то бананы, то корзиночку яиц, то манго, то две меры зерна. Вот и все наши доходы.

— Я и сама еле свожу концы с концами. Если бы не веночки для покойников да не кружева на постельное белье, то хоть пропадай.

— Если дочка мне пришлет немного денег, я, пожалуй, открою свое дело. Можно вот крюшон продавать. Какие-никакие, а все деньги.

— Если и вправду надумаете, я вам дам рецепт: в широкогорлый сосуд наливаете полтора литра грога — можно даже один литр, — потом добавляете на три четверти меда, два больших лимона, а потом воды до краев…

— Нет, зачем столько воды? — возразила сеньора Ана. — Воды надо капельку — только чтобы мед разошелся.

— Сеньора Ана, да ведь это же на продажу! С таким крюшоном вы в трубу вылетите! Знаете, сколько стоит килограмм меда? А почем нынче лимоны?

В таких вот разговорах, в подсчетах и мечтах проходили целые дни. Письма от дочери стали приходить все реже, а Габриэль сообщил причину: Пьедаде влюбилась во француза. Он человек хороший, хоть и немолодой, девушка будет за ним как за каменной стеной.

Сеньора Ана и обрадовалась, и растерялась. Когда-то она мечтала, что дочь придет к ней за советом насчет своего избранника, а потом они, сидя рядышком, будут шить приданое. А вышло-то все вон как. Прослышав о женихе-французе, появилась кума. Сеньора Ана сделала вид, будто рада ей без меры, расцеловала и провела в комнаты.

— Не выпить ли нам кофейку? Мне что-то с утра неймется…

— Что ж, сеньора Ана, от чашечки кофе не откажусь, но больше ни-ни. Я ведь на минутку. Пришла поздравить. Письмо из Франции, правда?

— Правда-то оно правда, но как ты узнала? Я ведь еще никому не успела сказать…

— Да и я ничего толком не знаю! Слышала краем уха, что Пьедаде нашла свое счастье, вот и прибежала поздравить. И, кстати, узнать, как теперь будет с Теодоро.

От таких речей сеньора Ана заволновалась. Ей хорошо было известно, что на почте творится бог знает что: вскрывают конверты, читают письма, вынимают доллары, вложенные неосторожным отправителем. Никто на этих почтовиков не жалуется, вот они и творят что хотят. Но не на такую напали: она им не спустит. Сеньора Ана подозревает некоего Жилберто — он белый, кончил четыре класса, пятый не осилил, пристроился по знакомству на почте. Наверняка это он вскрывает письма и ворует доллары. А иначе с каких это достатков он каждый вечер сидит в кабачке Эркулано? Каждый вечер! И пиво пьет! Мать у него уже год как вдовеет, пенсии никакой, живет тем, что сдает комнаты приезжим школьникам — как пишут в объявлениях, «полный пансион и стирка белья» — да и то пускает не всех, а только белых. Когда родственники Армандо, у которого такой чудный голос, попросили сдать мальчику комнату или угол, она забормотала что-то невнятное, глаза у нее забегали туда-сюда, а потом сказала, что совсем места нет, разве что в коридоре койку поставить… А через день пустила к себе Арлиндо, сына доктора Фелисберто, устроила ему райскую жизнь. Выходит, сыну плотника нельзя, а сыну доктора — пожалуйста?.. Сеньора Ана, кипя от негодования на бесстыжих людей, что лезут в каждую щелку и суют нос в чужие дела, уселась напротив кумы, налив кофе ей и себе.

— А при чем тут Теодоро?

— Ни при чем, сеньора Ана, совсем ни при чем. Просто все знают, что он влюблен в твою дочь, да и она к нему неравнодушна.

— Моя дочь никогда не обращала на него никакого внимания.

— Не сердись, кума, на мои слова: обращала! Еще как обращала! Мать Теодоро даже на картах загадывала насчет Пьедаде и своего сынка. Пьедаде выпала дальняя дорога за море. Разве не сбылось?