Михаил Вольпе - Петух пропел в бухте (сборник)

Нья Тотона покачнулась, в отчаянии стиснула голову руками:

— Люди добрые! Померла там, что ли, эта егоза?!

Жоанинья опустилась на колени около низенького

забора, поставила на землю свою корзину и принялась болтать:

— Роза отправилась в горы. Я распрощалась с ней у поворота к хутору ньо Гуалдино. Мариета вышла пораньше — ей сегодня предстоит долгий путь, мать послала ее в Таррафал, что у Белого Холма. Сейчас она, верно, уж прошла перевал. С нею увязались Дадо и паренек ньо Лоуренсиньо с мулом. Говорят, в Таррафале нынче рыбы видимо-невидимо.

Однако нья Тотона, охваченная негодованием, прервала ее.

— Люди добрые! Эта мерзавка в гроб меня вгонит. Представь себе, Жоанинья, она ни свет ни заря побежала купаться в ручье.

— Значит, скоро вернется. Не браните ее, матушка Тотона. Рано еще. Отсюда до Порто-Ново рукой подать.

Она взглянула на небо: клочья облаков, набегающих с севера, собрались над каналом, напоминая пепельно-серые пчелиные соты.

— Солнце не будет сильно припекать, нья Тотона, небо-то все заволокло тучами. Ах, какой приятный выдался денек!

Она могла болтать часами, умолкая лишь на мгновение, чтобы перевести дух. Даже чтобы сменить пластинку и завести граммофон, понадобилось бы больше времени, чем ей передохнуть и начать снова, все такой же бодрой, с никогда не иссякающим запасом новостей. Язык у нее был неутомим, как и ноги. Вероятно, в детстве ее заколдовали. Но если язык у дочери ньи Аны был без костей, тело не отличалось гибкостью: широкий торс, напоминающие

вымя коровы груди, могучие бедра, закованные в броню мускулов ноги, широкие твердые ступни. Только талия, как и у Эсколастики, была тонкой, быть может, слишком тонкой для такой мощной фигуры, что создавало обманчивое впечатление хрупкости. Поэтому, несмотря на свой огромный рост, сильные мускулы, властный и решительный характер, Жоанинья не казалась менее женственной, обладая всеми качествами слабого пола. Это была жизнерадостная и здоровая девушка, что называется кровь с молоком.

— Гляньте-ка, нья Тотона, как я сегодня разрядилась… — С забавной гримаской она повернулась на каблуках, чтобы похвастаться обновой. Было еще темно, и нья Тотона, не переступая порога, поднесла подол ее платья к самому носу и пощупала ткань руками.

— Что ж, милая, материал отменный, лучше не сыщешь. Наверно, сегодня в Порто-Ново какой-нибудь праздник? — не удержавшись, съязвила старуха.

— Какой там еще праздник! — горячо запротестовала Жоанинья, покачивая головой, и снова принялась болтать, не давая больше ворчунье рта раскрыть. — Просто у меня назначено свидание с одним пареньком, нья Тотона. А он, знаете ли, не какой-нибудь замухрышка, одет всегда с иголочки и такой важный-преважный. Не могу же я показаться ему замарашкой. Правильно я рассуждаю, нья Тотона?

— Ясное дело, правильно. Вы с Эсколастикой совсем мне голову заморочили. Не верю я что-то твоим россказням о парнях из Порто-Ново. — Она-то знала, что Жоанинья и думать не желает о мужчинах и презрительно отзывается о них. — Вы с Эсколастикой совсем мне голову заморочили, — повторила она, опасаясь показаться чересчур доверчивой.

— Мой парень — человек с положением, — не унималась Жоанинья, — у него большой магазин, часы на руке, и он все вот так делает, если хочет посмотреть время. Когда-нибудь я появлюсь у вас в туфельках на высоких каблуках и в браслетах, как щеголяют девушки на Сан-Висенте, а следом за мной будет идти служанка. — И, вытянувшись в струнку, она засеменила на кончиках пальцев, напыжившись, как павлин.

— Ну и горазда же ты, девочка, на всякие выдумки. Лучше бы не плела мне про часы да про большой магазин, тогда бы я еще, может, поверила твоим сказкам, ведь ты уже в таком возрасте, когда пора подумать и о муженьке. А хороводиться с такими людьми не след, они для тебя не пара.

Нья Тотона была женщина строгая, она никого не обманывала и не обижала, но ужасно любила поворчать, хлебом ее не корми. Однако Жоанинья с ней не церемонилась, ей доставляло удовольствие доводить подобных людей до белого каления. А нья Тотона была для нее особенно лакомым кусочком.

— Во всяком случае, обещаю непременно показаться вам в таком виде. В один прекрасный день я пройдусь перед вами — цок-цок — в туфельках на высоких каблуках и даже не взгляну в вашу сторону. Вы для меня будете значить ровно столько же, сколько грязное белье.

Выпалив эту тираду, она схватилась за живот и опрометью бросилась за угол дома. Старуха выглянула на улицу. Эсколастика как в воду канула.