Михаил Вольпе - Петух пропел в бухте (сборник)

Ах! Эсколастика с облегчением прижала руки к груди и истерически расхохоталась. Эхо отбросило прочь охватившие ее смятение и ужас: это кричал не человек, это кричал не мужчина. Ей были хорошо знакомы эти болезненные стоны. Боже милостивый! Нет, это кричал не человек. Несколько лет назад как-то вечером она впервые услышала эти крики и кинулась бежать со всех ног, словно ее преследовала нечистая сила. Оказалось, что так стонет рожающая банановая пальма. Да-да, рожающая банановая пальма! Банановые пальмы так же, как женщины, мучаются при родах. Так же, как женщины, они кричат от боли, даря своим детям жизнь. Эсколастика ожесточенно принялась растирать холстом тело и снова ощутила сквозь материю прикосновение своих жестких пальцев.

В конце концов девушка все же решила покинуть свое убежище — наверно, мать давно уже беспокоится, — но едва она сделала первый шаг, как ее чуть не опрокинул на землю сильный рывок: кто-то или что-то вцепилось в нее с такой силой, а главное, так неожиданно, что Эсколастика потеряла равновесие и ухватилась обеими руками за выступ скалы, чтобы не упасть. Еле переводя дух, вся дрожа от ужаса, она потянула за кончик простыни, дернула из последних сил, пытаясь освободить ее, но кто-то тянул холстину за другой конец с тем же равнодушным, безжалостным упрямством, с каким ловец угря тянет леску. Она вдруг почувствовала, что больше не в силах сопротивляться, и покорно произнесла: «Оставь меня, пожалуйста!» Но когда способность рассуждать вновь вернулась к ней и, немного успокоившись, она выглянула из пещеры, то увидела, что край холста зацепился за свисающую с утеса лозу дикого винограда. Ноги у нее подкосились, придерживаясь руками за уступ, она опустилась на колени, спрятала лицо в ладонях и едва не потеряла сознание. Но вот сердце перестало отчаянно колотиться, Эсколастика поднялась, сняла простыню с колючих шипов. Странное чувство облегчения, разочарования и досады охватило ее. Она поспешно оделась. Яркие краски утреннего неба поблекли, звезды гасли одна за другой. Клочья облаков, плывущих к югу, окрасились в нежно-розовые тона. Уже нетрудно было различить зеленоватую, неподвижно висящую над отрогами горного хребта тучку. Эсколастика провела гребнем по густым волосам. Завязала платок узлом на затылке. Завернула мыло в краешек простыни, взяла сосуд из тыквы и склонилась над журчащим потоком.

И вдруг отчетливо, теперь уже наверняка, услышала чьи-то шаги, шуршащие в сухой траве банановой рощи. Она достаточно успокоилась, чтобы на этот раз не ошибиться. «Теперь не миновать», — подумала девушка. Уверенные мужские шаги все приближались. Она погрузила сосуд в ручей. Горлышко было узкое, вода вливалась в него медленно, с певучим и беззаботным бульканьем. Она успела бы убежать, если бы не стала набирать воду — по дороге им с Жоаниньей встретится сколько угодно ручьев с прозрачной ключевой водой. Но Эсколастика не двинулась с места. Она ощущала удивительное спокойствие. Готовность ко всему, что бы ни произошло. Шаги слышались все яснее. Должно быть, до нее оставалось всего несколько метров. Человек на мгновение остановился, потом пошел медленнее. Эсколастика даже не повернула головы, чтобы взглянуть на него. Она знала, кто это. Словно они заранее обо все договорились, словно так распорядилась судьба и она по доброй воле, без сопротивления приняла ее приказ. В этот момент банановая пальма снова застонала. «Вот для чего появляются на свет банановые пальмы — рожать детей, — подумала Эсколастика. — И женщины тоже. Никакие препятствия, ни злые языки, ни боязнь последствий, ни даже айвовая розга не могут этому помешать». Вместе с нетерпеливым ожиданием спокойная, почти фатальная решимость снизошла на душу мятежной дочери ньи Тотоны, проникла в ее плоть и кровь. И все ее тело затрепетало, точно туго натянутая струна, которой коснулись пальцы судьбы.

Когда она поднялась, перед ней стоял Мане Кин.

Жоанинья подошла к дому Эсколастики. Прочно прилаженная у нее на голове плетеная корзина величиной чуть ли не с хлев для поросенка с силой ударилась о дверной косяк. Услыхав грохот, напоминающий треск рассыпанной поленницы сухих дров, и громогласный возглас Жоакиньи: «Эсколастика! Ты готова, подружка?», нья Тотона испуганно вскочила, озираясь спросонок.

— Ах ты господи! Эдак ты, девушка, до смерти меня перепугаешь. — Она потянулась, расправила затекшие руки и ноги, вздохнула, но, спохватившись, что встречает гостью не во всеоружии — а разговаривать без привычного куска дерева во рту у нее не было ни малейшей охоты, — быстро наклонилась и принялась ощупью шарить по полу, пока не нашла свою трубку.