Михаил Вольпе - Петух пропел в бухте (сборник)

— Около дюжины. Думаю достичь до конца года.

— Хороший урожай… клубнички! Ничего не скажешь!

Громкий смех прокатился по залу, и беседа потекла своим чередом.

— Тут Бия, черт бы ее побрал, понесла, так Шандинья, тоже идиотка, примчалась и орет, что та блюет и мучается. Господи ты боже мой! Этой публике забеременеть, что чихнуть; аж страшно.

— Я тоже предупредил, чтоб не лезли тут со своим приплодом, быстро от ворот поворот получат. Я этот сброд усыновлять не намерен.

— Что вы хотите? Все они таковы: дай им палец, руку откусят. Но со мной это дело не пройдет. Раз уж ко мне в руки попалась, не выпущу, пока все не выжму.

Так они еще немного поговорили, пока глаза у Коммерсанта не закрылись, голова свесилась набок, отрыжка, не дававшая заснуть, прекратилась, и он захрапел, погрузившись в мирный послеобеденный сон.

— Входите, сеньор Косме.

«Американец» стащил с головы пробковый шлем и поздоровался. Руки его, изуродованные работой, слегка дрожали.

Старинные часы в кабинете сеньора Жоаозинья отстукивали: тик-так. Вокруг громоздились горы бумаг, толстые, засаленные книги, испещренные цифрами.

— Я насчет моей землицы, сеньор Жоаозинья. Тут вот бумаги на сломку изгороди. Все по закону, не сомневайтесь.

Сеньор Жоаозинья водрузил на нос очки и внимательно изучил документ.

— Да, мне известно, что покупатель я, но в настоящее время земля мне не нужна. Позже, может быть, — и он вытащил из горы бумаги лист, покрытый какими-то расчетами.

Посетитель покрылся холодным потом, побледнел и пробормотал еле слышно:

— Но, сеньор Жоаозинья, цена не так уж велика.

— Сейчас я не могу покупать землю. Надо оплатить счета, а достать свободных денег, это, знаете, не так просто. Ну ладно, давайте поглядим, что там можно сделать. Сколько она вам стоила?

— Когда я вернулся из Америки, ее цена была около двадцати пяти тысяч реалов. Ну, теперь времена, ясно, не те: земля истощилась, посевы болеют. Если бы сеньор Жоаозинья согласился взять за восемь тысяч?

— Бог с вами, сеньор Косме! Восемь тысяч! Да это целое состояние, которого, видит бог, у меня нет! — и его карандаш начал выстукивать дробь по серебряному пресс-папье. — Нет, нет, на такую цену поищите кого-нибудь побогаче. Нет у меня средств, чтобы делать такие покупки.

Посетитель посмотрел в потолок, потом выдохнул:

— Сколько сеньор может дать?

— Ну, я не знаю… в этих делах… кто его знает, сколько сейчас стоит плантация. Дождей нет. Посевы болеют. Куда ни кинь, одни расходы. Куплю я землю, и повиснут мои денежки в воздухе. Три тысячи двести хотите?

Косме застыл от неожиданности, открыв рот и вцепившись в спинку стула, чтобы не упасть.

— Идет! С богом!

Сеньор Жоаозинья выдвинул ящик стола и достал документ. Один из служащих пошел звать свидетелей, которые потягивали водку тут же, в соседней комнате. Все расписались. Косме нацарапал несколько каракулей, означавших его согласие, и бесшумно соскользнул на сиденье стула, чтобы унять дурноту, туманившую мозги и застилавшую глаза. Сундук открылся, и запах слежавшихся денег заполнил кабинет. Посетитель получил свои три тысячи двести, а остальные принялись по очереди жать руку сеньору Жоаозинье, поздравляя с приобретением:

— Хорошая покупка, ничего не скажешь! И не дорого! Да, вот как дела надо делать. Все остальное — благотворительство.

Сеньор Жоаозинья велел пустить по кругу пунш с плавающими в нем кружочками лимона.

— Это из моего поместья. Водка шестнадцатилетней выдержки, и мед такой же, — приговаривал он, пощелкивая языком и вновь наполняя стаканы.

— С вашего позволения, сеньор Жоаозинья, я пойду. Дай бог вам удачи с моей земелькой.

— Спасибо, друг Косме. Если что понадобится, вы знаете, только скажите. Без всяких церемоний. До свидания, и будьте здоровы.

Косме простился, вышел и прямиком направился в таверну Манёфонзе, где заказал тарелку жареной рыбы и стакан тростниковой водки, чтоб залить тоску. Наевшись, взял еще кулек с печеньем и килограмм сахару. Собравшиеся вокруг с изумлением наблюдали, как «американец» выкладывает на прилавок купюры по пятьдесят эскудо, красные, как жареные лангусты, так что даже слюнки текли.

— Все, продал я мою земельку сеньору Жоаозинье. Все он купил, что из меня фабрика высосала, где я столько лет вкалывал. Дом мой, где дети мои родились, все, что я потом и кровью добыл, за три тысячи двести купил.

Он разложил купюры на стойке и задумчиво посмотрел на них.