Михаил Вольпе - Петух пропел в бухте (сборник)

— Нет, не землю он мою купил. Он пот мой, надежду мою за три тысячи двести в брюхо это железное упрятал, в сундук свой проклятый. — И заплакал, как ребенок, уронив голову на стойку. Потом собрал купюры, глотнул еще водки и вышел.

На улице шло обсуждение происшедшего:

— Косме продал наконец свой клочок, с домом и всем хозяйством.

Тем временем «американец» оседлал свою ослицу и поплелся восвояси. Пачка купюр во внутреннем кармане пиджака жгла ему грудь. Проезжая через ворота, ослица вдруг остановилась и выпустила струю, которая полилась, как из плохо закрытого крана. Ослы, двигавшиеся навстречу, обнюхивали грязь, вздергивали морды, отвечая на рев ослицы и задевая поклажей за стену, окаймлявшую дорогу.

Высоко подпрыгивая, ослица прискакала к дому. Стремена, постукивая друг о дружку, свешивались с пустого седла. Около сада ее встретили лаем собаки. Она пощипала колючую травку у забора и поскакала за ними, резвясь, как жеребенок.

Косме был заколот на дне оврага. Одежда исчезла, и его обнаженное тело лежало на земле, истерзанное большим китовым ножом, брошенным тут же злоумышленниками. Голова его была вся в крови — его ударили палкой, и один глаз вытек. Он уже ничем не напоминал человека.

А в таверне Манефонзе еще звучал его голос, будто въевшийся в стены и в уши тех, кто слышал накануне его отчаянный вопль:

— Надежду мою в этой жизни купил сеньор Жоаозинья за три тысячи двести.

На бывшей ферме Косме, что стояла посреди окруженной скалами долины, крики его вдовы и детей, разносясь далеко по окрестностям, заглушали шум быстрого ручейка, вытекавшего из большого горного озера.

К вечеру пришел мировой и велел выезжать из дома — плантация куплена, и надо освобождать место для работников сеньора Жоаозиньи.

Семейство двинулось в путь. Поперек крупа ослицы лежало тело Косме, завернутое в засиженную мухами простыню.

Работники складывали принесенное крестьянами в сарай, пока учетчик тщательно все подсчитывал.

— Сколько?

— Пять тостанов, — пробормотал невысокий парнишка и протянул монету.

— Дай ему полчетверти зерна.

Взяв сумку с кукурузой, мальчик начал вытаскивать одно за другим изъеденные жуком зерна и жевать их, пока не съел все.

Гора приношений росла, заполняя сараи самым разнообразным товаром.

— Сколько хочешь за доску?

Старик не ответил.

— Отсыпь ему килограмм.

Не дойдя до своей лачуги, старик сел на камень и принялся жадно поедать жесткие грубые зерна; как животное, которое откармливают на убой. Вспучившиеся кишки разрывало от газов, и утро следующего дня застало его уже мертвым. Вздутый живот торчал над сухим дряблым телом. Изо рта свисала густая масса непрожеванного зерна. Рядом ругались нищие. В конце концов тот, кто был сильнее, улучив момент, подбежал к мертвецу, вытащил оставшуюся кукурузу и быстро затолкал себе в рот.

— Дай ей четыре печенья.

— Мама, дай, мама!..

Несколько ребятишек пытались дотянуться до материной руки, а женщина, казалось, уже не понимала, что делает. Она упала на мостовую. Какой-то бродяга подскочил и вырвал у нее из рук два печенья. Женщина билась в истерике, дети ползали вокруг, подбирая крошки, а толпа нищих окружила бродягу. Видя, что ему не уйти, он засунул оба печенья в рот, одновременно отбиваясь от наступавших, размахивая руками и хрюкая, как свинья.

В разгар кутерьмы одно печенье проскочило ему в горло, и в то же мгновение он задохнулся. Глаза вылезли из орбит, он упал на землю и стал биться в судорогах. Оставшееся печенье торчало изо рта. Стоявшие вокруг ждали, когда он умрет. Наконец один из них метнулся к нему, запустил пальцы в горло, вытащил кусок печенья и сунул его к себе в рот, прежде чем его товарищи успели навалиться на него всей гурьбой.

— Входи, входи, девочка. Да не бойся, не съем я тебя. Возьми, это тебе.

Девушка смотрела на деньги, дрожа от страха и протягивая руку. Она проследила глазами за жестом Коммерсанта и увидела продавленный от многократного употребления диван с торчащими пружинами.

— Ради всего святого!..

Стальные руки положили ее. Коммерсант накинул крючок на дверь кабинета, опустил жалюзи и вернулся к девушке, которая тщетно попыталась увильнуть от него.

— Ради всего святого!

Она еще несколько раз дернулась и наконец отдалась ему с полным равнодушием, чувствуя лишь, как голод выворачивает ей внутренности.

Удовлетворенный, Коммерсант сунул ей между грудей купюру и тихо проговорил: