Александр Генис - Гость. Туда и обратно

– У нас, – жалуется мне старожил, – все помешались: говорят только о еде.

Я догадываюсь – почему. Из трех столиц Рига – самая буржуазная. Если сокровища Таллинна сосредоточены в старом городе, то в Риге их, городов, два. Один – кривой, булыжный, с высокими амбарами, пронзительными шпилями, пузатой Пороховой башней, где меня ненадолго приняли в октябрята, и крепостью крестоносцев, которая была дворцом пионеров, пока в ней не поселился президент. Я не знаю другого места, где бы старина так умно и любовно укладывалась в жизнь, не мешая ей.

Но есть и другая Рига, та, что ЮНЕСКО назвала наравне с Барселоной важнейшим центром модерна, ар-нуво и югендстиля. Все три термина означают одно и то же: последнюю вспышку Запада накануне Первой мировой войны, выключившей, по слову английского дипломата, свет в Европе.

Надо честно сказать, что эту произвольную архитектуру авангард считал пошлой.

– Если деталь машины не работает, – говорил философ точности Витгенштейн, – она не деталь машины.

Лучшие рижские кварталы полны неработающих деталей, начиная с лифтов. Асимметричный, как волна, орнамент, самодельная мифология, каменная флора и цементный зверинец – все дома разные, но жить хочется в каждом. Заглядываясь на памятники исчезнувшей жизни, мы с завистью звали ее «буржуазной» еще тогда, когда не вслушивались в гордый корень. Бюргер – обитатель свободного города, который бережет свои права, умеет ими пользоваться, ценит уют и распространяет его на все, до чего дотянется.

Бывают города, что больше своих стран, и Рига, как Вена и Прага, один из них. Мне повезло в ней вырасти, другим – в ней жить.

Решив убедить в этом собравшуюся общественность, я заливался в микрофон соловьем.

– Рига – первый русский город в Европе, – начал я панегирик.

Двое латышей вышли, хлопнув дверью. Другие меня мягко поправили:

– Вы хотели сказать: первый латышский город в Европе.

– Латвийский, – заупрямился я, – ведь половина города – русскоязычных, и им повезло, как мечтал Егор Гайдар, оставаясь дома, попасть в Европу и в НАТО.

Отреагировав на аббревиатуру, двое русских вышли, хлопнув дверью.

– Чему ж тут радоваться? – уже не мягко возразили мне. – В Адажи для них казарму строят за 8 миллионов, лучше бы старикам помогли.

– Но, может быть, старики будут спать спокойнее, зная, что их не разбудят танки, как в Донбассе.

– Соловей НАТО, – фыркнул пожилой человек, но из зала не вышел.

– Видите ли, – сказал я, чтобы ему понравиться, – у меня была геополитическая мечта, общая с Путиным. Мы хотели, чтобы Россия вступила в НАТО. Только он от этой идеи отступился, а я, наоборот, разогнался и теперь мечтаю, чтобы в НАТО вошли все страны, как в ФИФА.

– А с кем же НАТО будет воевать?

– С теми, кто не соблюдает правил, не признает границ, играет руками, да еще в офсайде.

В зале воцарилось хмурое молчание и, не дождавшись аплодисментов, я отправился в Вильнюс.

Спускаясь к югу, чувствуешь себя так, будто пересек Альпы. Вильнюс, перепутавший Балтийское море со Средиземным, своей прелестью обязан итальянцам, которые его и строили. Таллинн входит в скандинавский круг столиц, Рига – в тевтонский, но Вильнюс, вопреки географии, принадлежит солнечной романской Европе, что бы он ни говорил на своем архаичном, восходящем к санскриту языке.

Больше всего Вильнюс отличается цветом от серого, как гранитный валун, Таллинна и красной, как черепица, Риги. Тут преобладают теплые оттенки охры, и интерьеры желтых костелов разогревают барокко до истерики рококо. Над католической роскошью нависает история Великого княжества Литовского. Самая большая держава Европы, которая простиралась от моря (Балтийского) до моря (Черного) и включала в себя Смоленск и Киев, эта Литва напоминает о себе свежими монументами, дворцами, музеями и рецептами: красной дичью, тминным квасом и медовухой зверской крепости.

Язычество в Литве закатилось лишь в xv веке. Примерно тогда, когда Леонардо писал «Тайную вечерю», в жематийской чаще убили последнего жреца. Помня об этом, я зашел в лавочку «Балтийский шаман». На куче янтаря спал жирный полосатый кот.

– Кис-кис, – вежливо сказал я.

– Laba diena, – поздоровалась вместо него раскрашенная хной девчушка в перуанской шляпе.

– Кто из вас шаман?

– Оба, но кот сейчас отдыхает.

– Что вы мне, как профессионал ворожбы, посоветуете?

– Янтарь, наш – на льне. Такой от всего спасает, от остального лечит.

Я купил браслет, прибавив на всякий случай оберег с балтийскими рунами и веночек из дуба.