Александр Казимиров - Бульварное чтиво

Банан вдавил звонок, прислушался. Никто не открывал.

— Не нравится мне это!

Гриша бывал уже в этом доме и даже знал хозяйку. Однажды он изрядно напоролся в гостях у бухгалтера. Жена Клёка работала в ночь, и никто не мешал посиделкам. Обильное возлияние усыпило Васю в кресле. Гриша разделся и лег в спальне, на супружеское ложе. Проснулся он оттого, что кто-то лез под одеяло. Грише померещилось, будто он спит дома с подругой. Любовь получилась ласковой и красивой. Удовлетворенная женщина разомлела, уткнулась в подушку и вскоре засопела. Очнулся Гриша от сушняка. За окнами Витало. Тут-то к нему вернулась память. Рядом лежала совсем не его подруга, а жена бухгалтера. «Боже мой! — воскликнула Гришина совесть. — Надо валить!» — он тихо оделся и ушел. Днем в офис приковылял Клёк. Глупо улыбнулся и поставил на стол бутылку водки.

— Представляешь, — сказал он Грише, — просыпаюсь в зале, осторожно раздеваюсь и ложусь к жене. А она прижалась и шепчет спросонья: «Спасибо за подарок, милый!» — ничего не понимаю!

Ударом ноги Гриша вышиб знакомую дверь. Болезненно крякнув, та выставила напоказ металлический клык замка и пропустила компаньонов в темную прихожую. В комнате на диване съежилась жена бухгалтера. Она испуганно смотрела на коллег мужа и прижимала сына. Повсюду валялись вещи. Спортивная сумка, набитая до отказа, готовилась к путешествию.

— Что за погром? Куда муженек делся? Поругались?

Женщина сильнее обняла ребенка. Было очевидно, что она боится сказать правду. Банан пытался ее разговорить, но бесполезно. Супруга Василия вздрагивала и глотала слезы.

— Дети молчат, мамы молчат. За все приходится отвечать отцам! Но где они? Где эти лукавые аферисты с ликами ангелов и деревянными ногами?

Гриша забрал у нее мальчишку. Тот опустил плечи и заплакал.

— Пойдем, сиротка! У тебя больше нет мамы.

Жена бухгалтера повалилась на колени. Язык ее развязался.

Клёк купил три билета до Саранска. В ста километрах от столицы Мордовии в глухой деревне жила его теща. «Там-то нас никто искать не будет! Отсидимся, снимем денежки со счета и рванем куда-нибудь в Подмосковье», — планировал он. Бухгалтер прохаживался по перрону и поглядывал на часы. С минуты на минуту ожидался поезд, а жена-копуша все не появлялась.

Раздражение росло, пачка сигарет пустела. «Черт с ней, сама доберется, если что!» — Клёк поднял воротник и сунул руки в карманы. Он единственный, как казалось бухгалтеру, понимал, что рано или поздно фартовая жизнь закончится. Если Гришу и Банана не пристрелят конкуренты, то их «Меркурий» проглотит более крупная коммерческая структура — дело времени. Об этом долбил еще Карл Маркс, но партнеры по бизнесу «Капитал» не читали, а разжевывать им философию лохматого еврея Василию не хотелось. Еще с убийства Рябины его терзала мысль — перевести банковские счета «Меркурия» на фирму-однодневку. А уж потом… И вот это удалось!

— Привет, Вася! Встречаешь кого-то? — как щелчок затвора прозвучал голос Банана.

«Не успел!» — обреченно подумал Клёк.

— Поехали домой, там Гриша ждет! Гриша порядочный, не то что некоторые. Он тебе свой старый костюм подарить хотел, но передумал. Решил, что ты в нем утонешь, а хоронить за свой счет Гриша никого не собирается. Вообще, Василий, жить долго и счастливо — удел умственно ограниченных людишек. Обычно, это дауны, которых ничего не волнует. Гордись собой — ты человек думающий. Гомо сапиенс, короче говоря!

Железная мурена подплыла к перрону. Отражая стеклянными глазами солнце, она лязгнула позвонками и раздавила мечты бухгалтера.

Не в силах справиться с жарой, природа задыхалась. Стих щебет птиц, лишь в пожелтевшей траве бесновались ошалевшие кузнечики. Знойный ветер гулял вдоль бульвара. Закручивая пыльные воронки, он хватал с асфальта мелкий мусор и вовлекал его в причудливый танец. Смешно кувыркаясь, взмыла в воздух забытая на лавке газета. Она возомнила себя птицей, остервенело шуршала бумажными крыльями и привлекала внимание прохожих. Небо устало от невыносимой духоты, возмутилось и хлопнуло в ладоши. Тут же из туч рванули косые струи. Ливень смыл с деревьев серый грим, остудил раскаленные крыши и мостовые. Напоследок под гул небесных аплодисментов в землю воткнулась пара огненных стрел. Из-за расползающихся, как легкие туберкулезника, облаков вынырнул дряблый лучик солнца. Неуверенным мазком он начертил над городом маловыразительную радугу. На смену долгожданной свежести вернулась липкая духота.