Александр Казимиров: Бульварное чтиво

В понедельник Григорий Наумович передвигался по безлюдным коридорам института каким-то странным образом. Выглядело так, будто он наложил в штаны и всеми силами старается удержать в себе остатки позора.

— Она укусила, — пожаловался он Шевцову. — Укусила прямо за него, мне трудно ходить. Обращаться в поликлинику стесняюсь. Что я врачу скажу?

«М-да! Старуха превзошла саму себя! Цапнуть Гройсмана за обрезанный нефритовый стержень — это пик садизма!» — восхитился жестокостью старушки Николай Гурьянович. Он взял приятеля под локоток.

— Пошли, оценим масштаб трагедии!

В кабинете Гройсман достал своё покалеченное достоинство. Зрелище оказалось не для слабонервных.

— Твоя зазноба зубы чистит?

— Не знаю, у неё вставные. Обычно она их снимает перед этим, а тут… Я же не ожидал! Это так подло, исподтишка… — морщась от стыда и боли, пробубнил Григорий Наумович.

— Надо от столбняка укол сделать. На всякий случай, — успокоил его Шевцов. — И завязывай с развратом! Мумия вошла в раж, она его откусит!

Гройсман подставил ягодицу и сжался.

— Расслабься, а то игла сломается! Ну вот и все!

Григорий Наумович натянул брюки и кисло улыбнулся. Он будто сбросил крест, давящий на него.

— Уеду в деревню, к Ангелине. Кажется, мы полюбили друг друга.

— Ибу ибуда — хуйдао муди! — как говорят китайцы: — Шаг за шагом к намеченной цели! Штыра тебя убьет, расчленит и закопает под березкой на больничном дворике. Обманутые надежды, Григорий, превращают человека в зверя или насекомое. Только смерть дарит ему крылья и возносит на небо. Так что не торопись, взвесь все «за» и все «против».

Гройсман никуда не уехал — не успел — сгорел от сепсиса. Шевцов навещал его в больнице и понимал: осунувшийся, пожелтевший Григорий Наумович вряд ли выберется из смертельного капкана.

У гроба Григория Наумовича молодцеватая бабушка в капроновых чулках и траурной мини-юбке во всем обвиняла Николая Гурьяновича. Загубленная ей любовь лежала с печатью благородства на лице, никого не осуждала, никого ни о чем не просила и не помышляла о воскресении. Поцеловав Григория Наумовича в лоб, Шевцов прошептал: «Ни сцы!», что на языке шаолиньских монахов означало: «Будь безмятежен, словно цветок лотоса у подножия храма истины».

Схоронив друга, Шевцов порвал с прошлым раз и навсегда: собрал необходимые документы и умотал в Бруклин, куда его давно зазывали американские коллеги. Он стал ведущим эндокринологом в Медицинском центре Маймонида и совсем не испытывал ностальгии. Скорее всего, в нем была капля цыганской крови, не оставляющая сожалений о покинутых местах и некогда любимой гражданке М. Единственное, что напоминало ему о прошлом — фотография в рамочке, на которой они с Гройсманом стояли в обнимку.