Олег Ждан-Пушкин - Последний друг

Между прочим, Редактор тоже пописывал рассказики. Публиковал под различными псевдонимами, но, конечно, близкий круг знал, кто есть кто, и если рассказ удавался, говорили: а что, старик еще ничего; а если оставлял желать лучшего, — что ж, возраст. Публиковал он свои рассказики раз в год. Обыкновенно ставил их на двенадцатый месяц, дескать, я человек скромный, выстоял очередь, в уголке года мне самое место. Но недавно написал повесть и сунул ее в первый номер, словно выкрикнул — вот он я! Здесь! А вы думали?.. — так вспоминал Королевич по дороге домой.

Его рассказы он не только читал — завел файл, в котором помечал все промахи Редактора — и в лексике, и в философии. Он окончил факультет философии Университета и промахи людей по этой части не прощал. «Подожди, — пробормотал Королевич, — я о твоих рассказах еще выскажусь. И скрываться за псевдонимом не стану».

Настроение у Редактора после встречи с Королевичем было неважное. Во-первых, повесть была неплохой, она хорошо становилась в очередной номер, во-вторых, он симпатизировал Королевичу — всегда дружелюбно здоровался, крепко пожимал ему руку, глядя, как и положено по этикету, в глаза. Казалось, и Королевич симпатизирует ему, потому и сказал: «Выбрось эту сцену, она ни к чему, в жизни так бывает, а в художественном произведении…» То есть, старо как мир: хотел как лучше. Хорошо было бы объясниться, но: «Нет! Ни одного слова!»

Зашел к Главному.

— К тебе Королевич заходил?

— Залетал, — уточнил тот.

— Ну и что?

— Ничего. Улетел.

— Так ведь забрал рукопись.

— Его право.

— Надо бы как-то помириться.

Главный пожал плечами. Заметно было, что и он не в духе.

— Тут одна девушка жалуется на тебя. Наталья Костикова. Говорит, семь рассказов тебе присылала — все отклонил. А последнюю повесть — похвалил и опять отказал.

— Так это не повесть, а синопсис. Есть начало, конец — и никакого развития. Почитай, она есть в почте.

— Да уж почитаю. Девица настойчивая.

— Если согласна еще поработать, пусть приходит. А хочешь — поставим как есть.

— Чего это мне хотеть? Не племянница… Просто много жалоб последнее время. Вот Шестопал со своим романом. Этот точно до министерства дойдет. А теперь еще и Королевич…

На этом без удовольствия закончили разговор.

Работать не хотелось. Он постоял в вестибюле, походил по длинному коридору. Молодые девчата, пробегая мимо, здоровались издалека — с полным почтением к возрасту.

Пора?

Королевич проснулся среди ночи с ощущением обиды, даже унижения, поискал в памяти причину и вдруг почти въяве увидел Редактора. Вспомнил, вскочил, нашел рукопись, начал листать, не задерживаясь на пометках. Подрагивали руки от ненависти, казалось, и в самом деле — кипит кровь. Нет, нельзя позволять править такой совершенный текст. Разорвал рукопись на мелкие куски и с отвращением швырнул в мусорную корзину. Включил принтер и заново распечатал повесть. Вот так! И никак иначе! Ни одного слова! Никогда!

Свою рецензию на «Волков» тоже распечатал — крупно, жирно, с выделением курсивом слов и целых абзацев. Прочитал несколько начальных фраз… Хорошо!

Он знал, что должен сделать. Нужно только дождаться утра. Нельзя простить.

Нет, не спалось. Теперь мусорное ведро стояло перед глазами. Он вскочил, в трусах выскочил с ведром на лестничную площадку, вывалил корзину в мусоропровод. Сразу стало легко. Даже Редактор не мельтешил перед глазами. В минувшем году он опубликовал в журнале свою историческую повесть из жизни одного из регионов Беларуси. Королевич читал внимательно и — ликовал. Все это, скорее всего, было не так. Не те отношения, не та культура, не тот быт, не та война, не та лексика. Какие — не знал, но чувствовал: не такие. И все это он выскажет ему. Купил несколько жирных цветных фломастеров и разрисовал публикацию, подчеркивая каждую сомнительную строку.

Пусть знает. Нужно лишь выбрать момент, чтобы сразить его наповал. Это время пришло.

Жена проснулась, заглянула к нему в кабинет.

— Чего не спишь? — зевнула во весь большой рот.

— Пишу рецензию, — сказал он с надеждой.

— Делать тебе нечего, — и зевнула опять.

Всякий раз он надеялся, что заинтересуется его работой. И каждый раз в ответ получал зевок. Надо разводиться. Пора.

Редактор тоже проснулся среди ночи, но не потому, что вспомнился вчерашний случай, а просто по возрасту. Такое случалось в последние годы без всякой причины довольно часто. Однако проснулся и вспомнил Королевича. Ах, черт, произнес про себя, повесть неплохая и человек неплохой, надо было помягче с ним, как-нибудь доверительнее… Авторы — человеки ранимые, что-что, а это он знал хорошо. Похвали его сперва — и любая критика окажется приемлемой. Но Королевич — автор с опытом, не новичок в литературе, сам должен увидеть, что эпизод с женитьбой героя — нелепость. Что ж, и его надо было похвалить сперва? А может, пожать руку, обнять? Расцеловать?