Эдуард Тополь - Коктейль «Две семерки»

Я положил трубку и повернулся к подруге:

– Одевайся! Это французский ресторан «четыре звезды» на Сорок шестой улице.

– Но туда час добираться на сабвее, – возразила она.

Я возмутился:

– Что?! Я автор мирового бестселлера! Я возьму такси!

Помню, когда мы вышли на улицу, было два часа дня. Даже в апреле это самое пекло. Через десять минут мы поймали такси, через полчаса были на Сорок шестой улице, в самом центре театрального Манхэттена. Подойдя к ресторану, я на всякий случай тормознул у меню, по нью-йоркской манере вывешенного рядом с входной дверью. Жульен я нашел, хотя почему-то он был указан в основных блюдах и стоил аж сорок девять долларов! Но я не дрогнул – я же был автором мирового бестселлера.

Мы вошли в ресторан. Он был роскошен – швейцар в ливрее, метрдотель и все официанты во фраках и бабочках, столики покрыты белоснежными скатертями с крахмальными конусами салфеток и серебряными приборами. Но – он был абсолютно пуст!

– Are you open? [У вас открыто?] – спросил я усатого метрдотеля, громадного, как Довлатов.

– Sure. Follow me, please. [Конечно. Следуйте за мной], – и он повел нас к одному из столиков в глубине зала.

– Just a sec, sir, [Секунду, сэр], – сказал я прежде, чем сесть. – We want zhulien. Do you have it? [Мы хотели бы жюльен. У вас есть?]

– Of course, sir. [Конечно, сэр]

– But you know what I mean? It’s a dish made with mushrooms, meat and sour-cream. Right? [Но вы понимаете, что я имею в виду? Это блюдо из грибов, мяса и сметаны]

– Exactly, sir. Take a seat, please. [Точно, сэр. Садитесь, пожалуйста]

Мы сели. Мэтр ушел, прислал официанта. Под убийственным взглядом метранпажа с фигурой Клаудии Кардинале я заказал два жюльена. Официант записал, поставил на стол графин с ледяной водой и исчез. Сорок минут мы в полном одиночестве молча пили эту гребаную воду. Было три часа дня – мертвое время для театральных ресторанов, куда нормальные люди приходят либо за пару часов до спектакля, либо на пару часов после. Через сорок минут, когда я уже был готов повеситься или застрелиться, вдруг распахнулись створки двери на кухню и появился метрдотель. За ним два вальяжных официанта катили высокую, как карета, тележку, инкрустированную серебряными вензелями и французскими гербами. На тележке стояли две огромные тарелки, накрытые высокими серебряными колпаками, круглыми, как каска Бисмарка. Вся эта процессия церемонно подкатила к нашему столику, остановилась, и метрдотель с громким как у циркового церемониймейстера возгласом «Вуаля!» поднял крышки над тарелками, а официанты синхронно переставили эти тарелки на наш стол.

Мы в изумлении уставились на них.

На огромных – величиной с блюдо – тарелках был тоненький слой какого-то белого желе.

– You sure it’s zhulien? [Вы уверены, что это жюльен?] – спросил я у мэтра.

– Absolutely, sir! [Абсолютно, сэр!] – воскликнул он. – Good appetite! [Приятного аппетита!]

Серебряной вилкой я ковырнул эту пленку на тарелке. Метранпаж с фигурой Клаудии Кардинале сделала то же самое. Под пленкой оказались какие-то тонкие ниточки. Мы подцепили их вилкой и осторожно попробовали.

– Похоже, грибы. Но безвкусные, – сказала метранпаж и положила вилку.

– Н-да… Настоящий жюльен – это русский жюльен, – сказал я глубокомысленно, достал стодолларовую купюру и, оставив ее на столе, мы покинули ресторан.

Назавтра в аэропорту Ла Гуардиа я получил билет Нью-Йорк – Лос-Анджелес. Это был воистину голливудский билет – он стоил тысячу двести долларов! Впервые в жизни я летел первым классом, в кожаном кресле, просторном, как у зубного врача, и впервые в жизни за моим плечом практически неотлучно стояла роскошная стюардесса, единственной работой которой было не допускать, чтобы мой бокал опустел.

– Еще коньяк, сэр? Еще шампанское? Еще джин с тоником? Еще ростбиф? Еще мороженое?

Через два часа она добилась своего – я уснул, а она отправилась отдыхать. Я проснулся при посадке в Лос-Анджелесе и почувствовал себя свежим, бодрым и готовым немедленно завоевать Голливуд и всех голливудских звезд от Мадонны до Джессики Лэнг. Не зря же я отложил встречу с Геллером на две недели, которые провел в «Берлиц-скул» – лучшей, как сказано в их рекламе, школе иностранных языков, где каждый день я занимался английским с индивидуальным учителем, готовившим меня к общению с интеллектуальными сливками Голливуда – продюсерами, режиссерами, актерами. Каждый урок стоил мне пятьдесят долларов – даже теперь это деньги, а тогда это были очень большие деньги!

И вот после двухнедельного курса я прилетел в L. A. В аэропорту меня встретил пожилой джентльмен в прекрасном черном костюме и с табличкой «Mr. Topol». Я пожал ему руку и душевно, по-русски обнял, как Брежнев Картера. Он хотел взять у меня чемодан, но я не отдал, а понес его сам. Он подвел меня к черному лимузину двадцатиметровой длины и открыл заднюю дверцу. Но в Советском Союзе, где нет эксплуатации человека человеком и все люди братья, я не привык садиться на заднее сиденье даже в такси. Поэтому я сказал на своем «высоком» английском: