Андрей Бинев - Тихий солдат

Это был действительно сам Семен Михайлович, собственной персоной, которого Тарасов не видел с того памятного дня в сорок третьем, когда тот склонился над мертвым полковником и сокрушался, что тот вот так подло ушел из жизни.

Буденный прищурился, в его голове неслись образы людей, виденные им раньше, и вдруг он оскалился:

– Молодой Чапаев! Как тебя там, дружок?

– Старший сержант государственной безопасности Павел Иванович Тарасов, – отчеканил часовой, срочно согнав с лица неприличествующую его скромному положению улыбку.

– Точно! Тарасов! Живой! Возмужал…, – Буденный взял Павла с двух сторон за плечи.

Из-за двери выглянуло напряженное лицо офицера, повернул в эту сторону голову и второй офицер, что стоял дальше в коридоре.

– Виноват, товарищ маршал, я тут на посту…, не положено… – залепетал Павел, смутившись.

– Это кому не положено! – грозно свел брови Семен Михайлович, – Мне не положено?

– Никак нет, товарищ маршал… Мне не положено…, – испугался вдруг Тарасов, хорошо знавший характер Буденного.

– А ты, я погляжу, хват! – вдруг недобро скривился маршал.

– Виноват…

– Опять виноват! Тогда кругом виноват и тут виноват!

Он уже недовольно повернулся, чтобы пойти дальше по коридору, но вдруг остановил взгляд на руке Павла, забытой им на кобуре.

– А что, солдат, стал бы стрелять в своего маршала? – вдруг резко спросил Буденный, сверля Павла свирепыми глазами.

– Никак нет! Вы же маршал Советского Союза, а не враг! Семен Михайлович…, это я случайно…, не разглядел поначалу.

Буденный усмехнулся в усы и вдруг его глаза вспыхнули веселыми огнями, словно черти ударили железными пятками по кремню:

– А помнишь, как у тебя винтовку отняли, а мы с Кобой вернули?

Павел растерянно кивнул, но тут же, сообразив что-то, рывком вернулся на свое обычное место и вздернул кверху подбородок, как того требовали правила.

Буденный хмыкнул и уже не спеша пошел по коридору. Следом за ним долго еще тянулся густой шлейф мужских запахов – чего-то терпкого, резкого, упрямого.

– От такого геройского духа и баба забеременеет! – смеялся когда-то цыганистый Рукавишников.

Павел покосился на застекленную дверь и встретился взглядом с офицером, пристально смотревшим на него сквозь один из квадратных стеклянных секторов. Офицер осуждающе покачал головой и погрозил пальцем. Тарасов медленно отвел взгляд.

До смены оставалось пятнадцать минут. Павел отрешенно думал, что офицер непременно доложит о случае в коридоре и его снимут с дежурства. За что именно, он не мог сформулировать для себя, но ведь не случайно же солдат выставляли здесь наподобие кукол, и они должны были себя так и вести – как заведенные, механические существа, которые не могут иметь ни памяти, ни эмоций. А он посмел вспомнить что-то, даже вступил в личный разговор с маршалом. Разве может часовой, тем более, если он еще и бездушная кукла, нарушать устав караульной службы, да еще в Кремле!

В его мозгу, будто молоточками, стучали невидимые часы, словно кто-то втравил ему под череп безжалостный, холодный механизм.

За пять минут до окончания смены застекленная дверь резко распахнулась и перед Тарасовым выросло трое человек – начальник дневного караула майор Капралов, тот самый дежурный офицер, фамилию которого Павел раньше никогда не слышал, и сменный часовой старшина Полуянов.

Капралов строго посмотрел Павлу в глаза и процедил сквозь зубы:

– Меняйтесь. И следуйте за мной.

Тарасов кивнул и сделал четкий, уставной шаг в сторону, чтобы освободить место для старшины. В этот момент в дальнем конце коридора, чуть скрытого за плавным поворотом, послышался чей-то гортанный голос. Все обернулись на шум. Офицер, стоявший в середине коридора, вдруг вздрогнул, пошатнулся, потом выпрямился, словно натянутая струна, и тут же лихо вскинул руку к фуражке.

Почти в тот же момент рядом с ним показались двое мужчин – невысокий, довольно неприхотливый на вид, в серо-зеленом френче, и второй – напротив, высокий и шумный. Они были совсем разными и в то же время одинаковыми: нетленная властность в облике каждого, усы, самоуверенность и в то же время тот, что пониже – сильнее, цельнее, а тот, что повыше и шумнее – угодливее, зависимей. Это как-то сразу бросалось в глаза, как запах в нос – еще нет источника, а уже есть дух.

Те, что стояли около Павла, вдруг побледнели, точно один человек, и Капралов сдавленно вымолвил:

– Отставить смену. Тарасов здесь, остальные назад. Быстро!