Андрей Бинев - Тихий солдат

– Приказано Виктором Палычем к вам в помощники. На тачанке пойдем. Всё нутро вытрясет! Только держись… Прошкин ждет уже, орет, как бешеный!

– Не казацкая у него какая-то фамилия…, – одеваясь отвечал Павел, – А майор сказал…казак…

– Казацкая, не казацкая…, а казак он! Арон Исаакович Прошкин! Вот какой казак! Любому донскому или кубанскому рубаке семь очков вперед даст. Он с пятнадцати лет в кавалерии…, с гражданской еще. После войны в дорожные инженеры подался…, и опять нынче на коне! В прямом и в переносном смысле…можно сказать… Одно слово – на коне! Его эскадрон везде первый! Сотня чертей! Как шашки вынут…ух, брат, что тут делается! Повезло нам, что мы при нем сейчас. Скуки не будет, обещаю!

Скуки и не было. Неслись в ночи вслед за высоким рыжим конем, оседланным очень похожим на него же высоким, сорокалетним капитаном, таким же рыжим, с яркими зелеными глазами, кривоногим и костистым. Впереди было несколько пристреленных немцами дорожных разъездов, два села и хутор, а за ними уже сам город Лида, древний, известный еще с литовских средневековых времен. Он всегда служил укреплением на пути татар и тевтонов, а теперь вот наследники тех тевтонов оседлали его стены.

Тачанку трясло на ухабах так, что бинты у Павла немедленно намокли, и кровь вновь заструилась вниз, на грудь и спину. Но слабости не было, ветер хлестал в лицо, сердце вздрагивало восхищенно и нервно. Павлу вдруг почудилось, что время каким-то волшебным образом сдвинулось, что это теперь уже другая война, она пришла из прошлого – с грохотом колес тачанок, с рыжим эскадронным командиром, с топотом копыт, с лошадиным хрипением и с их горячей пеной. Сердце заходилось восторгом от собственного бесстрашия. На жестком, низком сидении трясся и клацал зубами бывший ипподромный официант.

– Держись, держись, брат! – вскрикивал он, – Сейчас начнется!

За тачанкой, на которой не был установлен пулемет, бешеным галопом неслась сотня. Прошкин придержал своего рыжего коня и почти поравнялся с тачанкой. Крикнул, пригнувшись к конской шее:

– Тут что дальше? По карте село… Немцы есть там?

– Есть! – еле выговорил Павел, будто он сам бежал, – думаю, рота…не больше, стрелки. Пулеметные гнезда справа и слева от дороги. И несколько орудий, противотанковых. Штук восемь… Дальше еще одно село, …через три версты… Там побольше укрепление, противотанковые рвы и дзоты не менее пяти. Там, батальон по-нашему, наверное, стоит… А на въезде в город…

– До города еще дойти надо! – резко ответил рыжий капитан, – А эти села проскочим на одном дыхании. За нами еще три эскадрона идут, дорубают! Наше дело Лида! Сметем гадов! Марш-марш!

Прошкин опять вырвался вперед в ночи, и вдруг Павел увидел, что в руке у него хищно блеснула шашка. Раздался мощный, дружный лязг, Павел обернулся и увидел, что эскадрон мгновенно ощерился клинками. Сначала как будто перешли на рысь, но тут же, словно стрела, сорвавшаяся с тетивы, пустились в бешеный галоп. Из-под копыт полетели комья земли и камней. От нескольких сотен подков брызнули в ночь синие искры.

Впереди, будто в ответ на этот холодный огонь, вспыхнули ружейные и автоматные вспышки, кто-то жутко заорал, далеко где-то захлебнулся пулемет. Две запряженные в тачанку лошади резко рванули вперед прямо на огни. Вокруг завизжали в истерике обезумевшие пули. Павел пригнулся и выхватил из кобуры наган. Возница, кряжистый, молчаливый мужик лет сорока хлестал лошадей длинной, двухвостой плетью и громко сопел. От него нестерпимо несло едким мужицким потом, перебивавшим даже острый конский дух.

Вдруг ночь вокруг высветилась яркими залпами, земля дрогнула сразу от двух близких взрывов, но дробный топот копыт будто смирял ее под себя. В черное летнее небо рвануло со стороны немцев с десяток ослепительных ракет. Они взметнулись и тут же повисли, будто в растерянности и в изумлении от того, что сами же и осветили. Эскадрон летел на село жуткой, тяжелой массой, под хрип разъяренных коней и дикие вопли всадников. Загремели выстрелы, кто-то, охнув, слетел с коня, как будто его ветром снесло. Взрыв ударил метрах в пятнадцати за тачанкой, разлетелись далеко в стороны кони и люди, но эскадрон вновь сошелся на дороге и стремительно пошел на торопливые огни, вспыхивавшие с околицы села.

– Даешь! – бешено заорал Прошкин и взметнул шашкой над головой так, что сияющее острие описало широкие, замкнутые круги высоко над его головой, – Пики, пики готовь! На шампур их!