Андрей Бинев - Тихий солдат

– Иди и ты своей дорогой, старший лейтенант, первым иди… К тем окопам иди… Куда шел, туда и иди. А я погляжу за тобой…

Крохин с волнением кивнул и вдруг, нелепо изогнувшись, метнулся в поле. Он уже почти бежал, размахивая для баланса длинной рукой с револьвером. Павел неотрывно, долго смотрел ему вслед, не опуская вниз ствола. Крохин быстро удалялся, теперь его револьверные пули не могли достать Павла.

Зажимая рукой кровоточащую рану в животе, Павел потащился к далекой могилевской дороге, дугой огибавшей окопы, с которых началась тихая, молчаливая поначалу атака штрафной роты. Кровь рекой стекала от пораженного сзади бедра в штанину.

До дороги Павел добрался уже почти без сил. Он был мертвенно бледен, еле держался на ногах. Шинель, посеченная осколками, покрылась на груди и животе бурой кровяной коркой. С согнутого локтя свисал на грязном ремне автомат.

Боль винтом вкручивалась в живот и в бедро, делая его каменным. Безумно хотелось пить, рот пересох, губы потрескались и шелушились. Кровь давно уже пропитала всю правую штанину и теперь пенилась на обмотках, просачиваясь в грязный ботинок.

Павел остановился на развороченной, в глубоких рытвинах, дороге, и, завидев две двигающиеся в его сторону грузовые машины, вскинул руку. Но машины, сделав вдруг резкий вираж и даже не притормаживая, лихо пролетели мимо. Павел громко выругался, упал на одно колено в глубокую лужу. Он застыл так в беспамятстве на несколько минут, показавшиеся ему бесконечно долгими и мучительными, как целая жизнь. Перед глазами горячим вихрем мелькнули знакомые и незнакомые лица – смеющиеся, гневающиеся, грозящие, рыдающие. Вдруг перед носом появился длинный костлявый палец Крохина со страшным черным ногтем. Палец раскачивался из стороны в сторону и с каждым его качком боль в животе становилась все горячее и горячее. Павел вдруг с изумлением обнаружил, что это не Крохина грязный палец, а капитана Безродного, только что умершего в неприличной для солдата позе рядом со своим ординарцем. Разве можно так умирать за Родину: задом кверху и головой ниц! За это нужно пожизненно сослать в штрафники, пусть там научат умирать красиво, живописно! А потом он ясно услышал, как кто-то жалобно скулит. Павел сощурился, напрягая зрение, и узнал Машу, вдруг постаревшую, седую. Она почти беззвучно рыдала над пирогом с капустой. «Сгорел, сгорел! – жалко причитала Маша, – Кто же его теперь есть будет? И Вани нет, и тебя! Мне не осилить одной!» Какая глупость! Тарасов возмутился и хотел плюнуть на тот пирог, но Маша с ужасом отшатнулась. А рядом вдруг душераздирающе завыла какая-то собака, рыжая, окровавленная, хромая, с коркой крови на брюхе.

«Откуда эта собака? – спросил себя мысленно Павел, и очень удивился, – Чья собака? Кто потерял собаку?! Это, наверное, Вани Кувыкина собака…или, может быть, Коптева или «Цыгана»? Куприян, а не твой ли это, однако, пес? У вас точно такой был в Лыкино…, кусачий! Я его еще дрыном огрел! Зачем он мне живот порвал…и штаны! Мать ругаться будет! Куприян! Ты заберешь, наконец, своего поганого пса?»

Он даже хотел спросить это вслух, но тут какой-то другой зверь, покрупнее, зарычал очень близко и очень страшно, и Павел, опираясь на автомат, поднялся на полусогнутых, дрожащих ногах. Он вскинул к небу ствол, направил его в сторону плещущего беспощадным зноем солнца и дал длинную злую очередь, первую в этом бою.

Развернувшись почти поперек дороги, поднимая брызги от громадных луж, затормозил грузовичок, с дырявого бортового тента которого отсвечивал яркий красный крест.

Прямо над его разгоряченным лицом низко склонилась средних лет женщина в белом, забрызганном кровью халате, и вкрадчиво всматривалась в его пустые глаза.

– Берта Львовна, – послышался несмелый девичий голосок, – Я проверяла, зрачки почти не реагируют, очень слабо… Он умирает?

– Надя…, девочка моя, – проскрипел прокуренный низкий голос Берты Львовны, – Вам что, в институте не говорили, что такие ранения несовместимы с жизнью? С жизнью, моя дорогая, а не с войной. Тут выживают вопреки всему… От насморка могут умереть, от воспаления легких, от аппендицита, а от смертельных ран… выживают. Он отойдет от морфия и так захлопает глазами, что только держись! Морфий, дорогая, морфий! Конечно, не реагируют зрачки! А ты как хотела? Он сейчас видит далеко, далеко… И ничего не видит… Давай следующего! Этот выкарабкается, помяни слово старого военного хирурга! Папиросы принесла? Давай, давай, бегом! Ну, сколько можно говорить! Папиросы для тети доктора! Для тети доктора папироса, а для бойцов – морфий. Это всегда должно быть наготове, Надюша! А этого нет и нет! Бог с ними, с папиросами, в конце концов! Но где морфий! Мне людей на живую резать, я спрашиваю? На живую их только калечат и убивают!