Виктор Харченко: На реке черемуховых облаков

Отъехав, я оглянулся на высокий и обжитой берег, на котором стоял кордон и рыбацкий приют, две крепеньких избы, срубленных еще Прохором Михайловичем. По огороду бродили, сияя разноцветными перышками, куры-лилипутки. Стая самоцветных кур была похожа на упавшую с неба радугу, что, упав, рассыпалась на обжитом берегу.

Петушок-королек, подпрыгнув, взлетел на завалинку и прокричал довольно звонко свое ку-ка-ре-ку.

За кустами звенели косы, слышался девичий и ребячий смех, музыка транзисторного приемника. Я знал, что к Марье Андреевне приехали дочки, Наташа и Павлина, с женихами. Теперь молодежь косила траву, веселилась под транзистор.

У самого берега паслись черно-белая корова и пяток овец. Овцы посмотрели на лодку равнодушно, а корова замычала, прислушавшись к скрипу уключин…

Лодка легко шла по глади лесного озера. Это озеро я хорошо знаю. Вон Камышовый остров. Большая и Малая рель (рель по-местному — остров), Холодная и Теплая заводи, где стоят шапками ондатровые хатки.

Берега озера — моховые, заросшие клюквой. Колхозники еще до войны проложили клади к озеру, чтобы собирать клюкву, ловить и вялить рыбу. Поэтому и назвали озеро — Вялье… Райское место, если подумать. Хорошо, что его бережет такой человек, как Марья Андреевна.

Предвечерний свет, исходящий с самой глубины озера, дарил душе радость. Я греб, оглядывая водную округу. И вдруг передо мной, по ходу лодки, словно горстью серебряных монет сыпануло. Что такое? — подумал я. Кто такой щедрый? По воде сыпануло снова. И тут я понял, что это стая мальков взбудоражила поверхность. Мальков преследовали окуни… Значит, окуни уже заждались моих снастей. Без улова я нынче не останусь…

— Тут такие дела творились, не приведи аллах. Чиметское начальство на охоту ездило в заповедник. Кашкалдаков били, гусей-утей, фламинго… У нас его называют розовый гусь. Редкая птица. Занесена в Красную книгу. А начальство из этой книги бешбармак готовило… И не стало фламинго. Он у нас каждый год на пролете отдыхал. А тут как отрезало… Видно, у этих птиц тоже телеграф работает. Сообщили друг другу, что в заповеднике черные дела начались. Лучше облететь его на большой высоте.

Да что там говорить, Барат Муктиев, наш бывший директор, разрешил совхозу скот пасти в заповеднике. Как загонят полтыщи бычков на откорм, как танками пропашут, гнезда вытопчут. Егеря возмущались. А что делать? Жили одним днем. Егерь — тоже человек. У каждого коровенка, а то и две. Их надо пасти. Пасли в заповеднике. Конечно, ущерб пустяковый. Это же не совхозное стадо. Но Барат Муктиев держал егерей на крючке. Только заикнись о совхозных бычках, твоя коровенка на мясокомбинате окажется. Так что молчали егеря. Хотя знали, что за совхозных бычков Муктиев брал взятки… Тут у нас в Чимете [1] Чимет — поселок недалеко от заповедника. ресторан есть «Кызыл-Агач», что значит золотое дерево. Так он на этом дереве свил удобное гнездо. Принимал клиентов в отдельном кабинете. В контору не ходил, а в кабинете обделывал дела. Там теплая компания собиралась. Дым коромыслом стоял… Два года у нас открытого партийного собрания не было. Но дождались. И я выступил.

— В наш заповедник без противогаза уже входить нельзя. Дышать уже нечем… Нас государство поставило природу охранять. А мы последний кислород испортили. Дальше так работать нельзя…

И факты привел. Муктиев взвился, глаза вылупил:

— Ты у меня, Курбан Мамедович, от старости стал заговариваться. Думай, что говоришь!

— Давно обдумал, — говорю. — В этом заповеднике я работаю тридцать лет. И такого у нас никогда не было… А началось, когда Муктиев пришел директором. От него весь шахер-махер начался. От него честные егери стали уходить, или выгоняли их…

— Это ты себя честным считаешь? — кричит Барат Муктиев.

— Потому считаю честным, что говорю… И обращаюсь к честным людям! Они меня поддержат!

Вот такое было собрание. Поддержали меня только после собрания. Подходили, когда Муктиев не видел, руку жали. Предупреждали, что Барат — шакал, мстить будет.

Но сначала — ничего. День работаю, ничего. Два работаю, ничего. Три работаю, ничего. На четвертый день еду на своем «Урале» домой. Останавливает меня чиметский милиционер Базиев с дружинниками.

— Чего везешь? — спрашивает.

— Ничего у меня нет, — говорю спокойно. А они лезут в люльку, достают мокрый мешок. Вытряхивают у меня на глазах. Посыпались битые кашкалдаки, утки, два фламинго…