Олег Ермаков - Голубиная книга анархиста

Валя хлопала глазами, поглаживая кролика.

Вася уже рассказывал о Германии. Город стоял на балтийском побережье. Его пригласили на экскурсию в центр искусств. Там много было всяких картин, костюмов, скульптур. Были павильоны. Например, павильон «Сосны». Распорядитель щелкнул тумблером и посыпался снег. Спросил, будет ли он смотреть гербарий? Появилась девушка с папками, села и начала раскрывать папки на коленях. А он и смотрел на колени. «Ах, вам, наверное, неинтересно!» — воскликнула она и ушла. Распорядитель попросил поторапливаться. Он вышел и отправился по улице, которая привела его в конце концов на сельскую дорогу. Там были холмы или предгорья, домик…

— Фасечка, — проговорила Валя, — она красивая была?

— Обычная немка.

— А я думала, тебе такое не снится, — сказала Валя.

— Почему?

— Ну… Хуу-гу!.. — выдохнула свое Валя. — Мало ли. Мюсляй…

— Что Мюсляй?

Но Валя так и не захотела продолжить.

К вечеру лагерь уже был собран. Солнце садилось, освещая далекие облака над лесом. Валя тут же сравнила их с теми, что Вася видел из оконца той женщины в каменном домике: Горы, На Которые Опирается Солнце. Вася медлил с выходом к реке. Они так и не слышали, вернулся ли Эдик на моторке. Может, и вернулся, когда они спали днем. А может, ушел дальше. И будет где-то ночевать. На моторе-то он может летать туда-сюда…

Наконец Вася решился и, подхватив лодку, двинулся к реке. Валя с мешком, взятым у Татьяны Архиповны, — следом. Вася сначала нес лодку сбоку, а как вышел из леса, положил ее на голову. Когда приблизился к воде, вверх сорвались утки, так что от неожиданности лодку он уронил. Озирался очумело.

— Утачки! — воскликнула Валя.

Вася заругался. Оставив лодку, он сходил за рюкзаком и веслами. Валя ждала его с Бернардом на руках. Все-таки было еще слишком светло. Вася даже подумывал, не вернуться ли под прикрытие деревьев. Но вечерняя река выглядела безмятежной, звала в путь. И, погрузив свои пожитки в лодку, они отчалили…

Оттолкнувшись от грязного берега, Вася не выдержал и засмеялся.

— Хорошо все оставлять позади! — воскликнул он. — Самое счастье.

Но радость омрачала обожженная рука. Несмотря на лечебную народную процедуру, красная полоска пересекала ладонь. Но пока еще Вася мог грести этой рукой. И лодка шла в синеватой и слегка розовой воде. Валя запела:

— Проспали, продремали / Небесное Царство! / Прошел наш век ни за что! / Чем-то нам будет / …… подъявиться? / Чем-то нам будет / …… оправдаться? / Поднесем мы ……. Три да-а-ра, / Три-и-и да-а-ара потайные: / Первые да-а-ры — / Ночное моле-э-нье; / Другие да-а-ры — / Пост, воздержание; / Третьи да-а-ры — / Любовь, добродетель…

— Ага, — бормотал Вася, налегая на весла, — добродетели, фермера разорили… Хотя с молением по ночам и постами и получается, хых, хы-хы…

— Уж и нонече на сем свете / Все книги сга-а-сли; / Одна книга не уга-а-сла: / Святое его Евангелие. / Уж и чтет эту книгу / Иван да Креститель; / Он чтет ее, а сам плачет…

— Повеселее бы чего-нибудь, Вальчонок.

Валя помолчала и снова запела:

— Сходила Царица Небесная со кругов небесных, / Становилася Царица Небесная у ворот сиротскиих, / Говорила Царица Небесная с сиротами, со вдовицами, / С благочестивыми девицами, со юницами: / «Никуда вы не ходите, — ни в пир и ни в беседушку, / Ни в мирскую суету, на гуторенье. / Сошью я вам ризы белые со ангельми, / Если мало вам того, сошью венцы златые / С херувимами, серафимами, со властию, / Если мало вам того, я сойду к вам сама, / Буду с вами лик ликовать, во век царствовать».

— Ну и веселье, — сказал Вася. — Сиротское.

— А как же, — ответила Валя, — как же, Фасечка? Такую-то речь слышать? Токо там не так, не сошью , а сошлю надо. Мартыновна всегда поправляла. А у меня снова: сошью да сошью. Ну будет ли Царица Небесная шить чего-то? Мне Мартыновна талдычила. А вот посылочку отправить может. Ну а как тетеньку эту на креслах я повидала, снова за старое: сошью да сошью. Ох-ма, не переможешь.

Вася греб, глядя на Валю, сидевшую к нему лицом и спиной к носу, и на реку, все сильнее густевшую, синевшую и уже черневшую — и Валя темнела, и река.

— Откуда ты такая свалилась, — говорил он, — cо своей Мартыновной.

— Мартыновна не свалилась, а поднялась, — тут же ответила Валя.

— Ага, конечно, это разумеется, как же иначе… кто спорит. Я сам, как закемарю, сразу поднимаюсь, переношусь куда-ниудь… в Карлскрун. А ты, по-моему, постоянно кемаришь. Хотя, когда я тебя слушаю и вижу, то тоже как будто впадаю в такой… транс.