Олег Ермаков - Голубиная книга анархиста

— Ну, ну, давай, пой дальше-то. Бурлаки на Волге чего пели? Чтоб легче было. Пой, Вальчонок. Ученые доказали, что песня нейтрализует страх. И точно… хых… По лесу идешь и насвистываешь.

И Валя напевала под плеск весел:

— Ничего-то душа не ответила, / Денноет ангиль проглаголовал: / «У нас во раю хорошо житье, / Хорошо житье, житье доброе: / Травы-те растут шелковые, / Цветы-то цветут лазоревые; / У раю стоят древа кипаристовые, / На древах-то…»

Что-то бултыхнулось в черную воду, и Валя замолчала. Вася перестал грести. Слушали. Вода тихонько плескалась у лодки. Вася вытер лицо рукавом, скинул пальто и взялся за весла.

— …На древах-то сидят птицы райские / И поют стихи херувимские; / Во когтях-то держат дела добрые, книги златые, / Читают оне страсти-ужасы.

— Хичкок какой-то! — выпалил Вася возбужденно.

— В раю душенька взвеселилася, / Со… с женихом обручалася, / Золотым венцом венчалася.

Вася снова перестал грести.

— Как же это? Там же в начале про душу грешную? Беззаконную? И в рай?

— Да, — ответила Валя.

— Где логика?

— Там все не так, все по-другому, — сказала Валя.

— Бессмысленно как-то, — пробормотал Вася и налег на весла. — По Бакунину, короче, христианство есть безусловное нарушение здравого смысла…

Черная река уносила их в неведомую ночь. Иногда Вася переставал грести и прислушивался. Уже нельзя было различить лая. И никаких иных звуков не слышно было, кроме плеска и дыхания реки. Вася снова греб, молотил пластмассовыми лопастями по воде. Они долго плыли. И уже ночь начала таять, тьма редела. Проступали очертания берегов. И тут Вася увидел на коленях Вали кролика.

— Вот дерьмо-то! — воскликнул он. — Вальчонок, откуда это?

— Я взяла, — сказала Валя. — За пазухой несла.

— Зараза, да на кой черлт он нам? Это же обуза!

— Это Бернард, Фасечка, — ответила Валя.

— Берлнарлд? Хыхыхы, — просмеялся Вася. — Откуда ты знаешь?

— Из сна. Мне приснилось.

— Это же имя какое-то… ну, католическое, из враждебного лагеря. Антиправославное. Бернард у ваших конкурентов числится в святых. Да, кажется, породу собак в его честь и назвали: сенбернар. Ну, святой Бернар. Спасители. Выкапывают заблудившихся из-под снега. Хыхыхы… А у нас святой кролик? Хыхыхыхыыы, — смеялся Вася. — Хыхыхы… Спасатель на водах.

Валя, глядя на него, тоже начала хихикать. Таково было обычное воздействие Васиного смеха.

— Но как такое могло тебе присниться-то? Ты же православная? Или какая? Какая у тебя слава? Правая или какая?

Валя перекрестилась и ответила:

— Такая.

— А католики по-другому крестятся? Одним пальцем, что ли? Или наоборот, как в зеркале?

— Не знаю, Фасечка… — Голос Вали дрожал.

— Ты все еще боишься? — спросил Вася.

— Замерзла я очень, Фасечка, — сказала она.

— Так надень мой лапсердак.

— У меня ноги, ляжки, жопа замерзла, — сказала Валя.

— А, ты же промокла, черлт, проклятье, дерьмо, зараза… Надо подальше уйти. Могут гнаться по берегу на машине.

— Да мы на другом берегу будем, — возразила Валя.

— Хых, хы, у Эдика есть лодка с мотором, — вспомнил Вася. — Ну потерпи еще.

И он снова греб и греб, пока уже совсем не рассвело и стали хорошо видны грязные берега в жухлой траве, кусты, деревья, обрывы. Вася озирался, подняв весла, лодку поворачивало в разные стороны, вода из черной стала бурой. Там-сям несло клочья грязной пены, ветки, кору. Вася смотрел на Валю, набросившую его пальто, на темного кролика, сидевшего с прижатыми ушами на ее коленях, на керосиновую лампу слева от нее, на рюкзак позади нее. Океанского одиночки из него не получится. Низко нависали серые небеса. Вася собирался с силами. Сейчас он в полной мере почувствовал, как устал — зверски устал, вымотался. И то, что он видел, казалось ему странно знакомым. Эта мутная холодная вода, грязные берега, небеса, лодка, лампа, дурочка. Это все совпадало с чем-то — когда-то виденным или кем-то задуманным. Наверное, в этом направлении и шла Васина жизнь. То есть — в правильном, раз было ощущение этого совпадения. Наверное, это и есть то, что называется судьбой. Это бегство по России от Обло-Лайя, кроличья свобода, река… Сейчас Вася был уверен, что Обло-Лаяй и есть Россия. Другой России не было никогда и не будет. И он мечтал только об одном: вырваться из ее тисков, перестать чувствовать на спине ее горячее дыхание, смыть ее песьи слюни. Хотя встреча с фермером и была каким-то прорывом, буквально прорехой света, которая однажды ему снилась. С кем-то вырыли яму, очень глубокую. Кажется, не просто копали, а что-то расчищали, искали, но так ничего и не нашли. Все поднялись по веревке, а он остался, сидел, оглядывался… и вдруг начал стучать в одну стенку, земля обваливалась, он взялся снова за лопату, решив углубиться в сторону, — и обнаружил небольшую камеру. Стены там были покрыты мозаикой. И ни окна, ни выхода… Внезапно что-то сверкнуло в стенке. Первая мысль: золото!.. Приблизился, наклонился. Это был свет, крошечная дырочка, прореха с игольное ушко, очень яркая.