Олег Ермаков - Голубиная книга анархиста

В Сумах у нее жила старая мать, и вот Калерия Степановна решила забрать ее. И забрала. Старуха прожила месяца два в Париже… Париж — не Сумы, ага. Она затосковала, жестоко закручинилась. И стала проситься обратно. «Мама, — сказала ей дочь, — это невозможно !» Старуха ходила на базарчик, в выходные здесь собираются поблизости фермеры. И она толкалась, пыталась с ними общаться, они ей дарили всякую зелень, укроп там, огурцы, помидоры. Дочь ее отчитывала. Но та в субботу — снова к фермерам и фермершам. Начались у них скандалы. И однажды старуха исчезла. Дочь кинулась искать. Нет нигде. Никто не видел. Калерия Степановна до последнего тянула, в полицию не хотела обращаться. И вдруг ее туда и вызвали, в участок. А там мать сидит довольная, пьет с жандармами чай. И заявляет, что подаст на дочь в суд и доберется до посла СССР, но вернется в Сумы. И вернулась.

…И вот муж Калерии Степановны умер, дочки разлетелись, и теперь она одна. Тоскует по снегу…

— По прошлогодним и позапрошлогодним… снегам, — пробормотала она, пытаясь перебить слезы улыбкой, но слезы уже выливались из ее глаз, текли по раскрасневшимся от чая щекам.

Калерия Степановна достала платок, начала сморкаться… Извинилась и на несколько минут вышла. Японцы или китайцы за соседним столиком прекратили тараторить, сидели, поглядывали на меня.

Честно говоря, меня не тронули ее слезы. Я только что оттуда вырвался, из этих снегов кровавых и черных — что чеченских, что питерских… Да, я был равнодушен.

На следующий день она приехала за мной на своей машине, долго извинялась, что машина старенькая. На ее шее был цветастый платок, явно купленный в какой-то русской лавке или привезенный кем-то из России. Она передала мне пакет с пирогом домашней выпечки под названием «бабка гуцульская», из кукурузной муки, как охотно рассказывала она, из воды, яйца, сала, брынзы, масла сливочного, соли… Пирог и вправду был вкусный.

Мы ехали по солнечному Парижу, ел я этот пирог, слушал возбужденный голос Калерии Степановны, ее смех, и вдруг думал, что зимы не будет… Нет, внезапно вспомнил, что эта фраза мне и приснилась: зимы не будет. Что же это означало? На Питер уже налетали снежные тучи, свинцовые волны шли по Неве, льдинки появлялись. Зима в Питере всегда бывает гнилая, сырая, скверная. А все же зима. Случаются и крепкие морозы… Как же ее не будет, зимы-то?

— Простите, Дима, — сказала Калерия Степановна, трогаясь на очередном перекрестке, — но я так и не смогла отыскать нигде информации о вас. Наверное, вы начинающий писатель?

Я обернулся к ней.

— Кто? Я?.. Бог с вами, Калерия Степановна. Судьба миловала. Есть у меня один знакомый литератор, без пяти минут бомж. Это же страшная докука, если ты не Сименон или Агата Кристи, а обычно так и есть, не Сименон. Значит, полубомж с претензией, запоями, творческими, простите, запорами. Посмешище. Повеситься или уйти в скит. А избавления нет. По крайней мере, такова жизнь моего приятеля.

— Но… но… что же вы привезли Гале с Жаном? Разве не книгу?

— Нет, — сказал я. — То есть да, но… не свою.

— Ах вот как, вот оно что! — воскликнула женщина и лихорадочно засмеялась.

Ее губы были сегодня ярко накрашены, глаза подведены, волосы завиты, на шее сверкали бусы, в ушах бирюзовели сережки.

— То есть вы чей-то представитель? Чей же, если не секрет?

Я молчал, глядя на сероватые мощные, как ноги слонов, стволы платанов, на проплывающие витрины, встречные автомобили, шпили домов или церквей вдали…

— Одного знаменитого писателя, — ответил наконец я. — Но… он препочитает держать это дело в секрете.

— О? Есть причины?

— Да.

— Я понимаю, понимаю… У вас там обстановка непростая. И еще не известно, чем обернется эта попытка демократии.

— Вот именно, — со скупой значительностью подтвердил я.

Выехав из Парижа, мы все-таки угодили в пробку.

— О-ля-ля, — совершенно как-то по-французски произнесла женщина.

Мы стояли в пробке примерно полчаса, потом двинулись медленно. В конце концов снова набрали скорость.

Через некоторое время мы свернули с трассы на узкую асфальтированную дорогу, уходящую в холмы. Дорога петляла между холмов, ухоженных полей.

Проехали какую-то деревню, как сказала моя спутница. Но она была похожа на часть города: каменные дома, магазинчики, отличные дороги.

Потом мы въехали в лес. Это был довольно старого и внушительного вида лес. Будто в каких-то исторических фильмах про королей, замки и рыцарей. Замок однажды и показался справа. Калерия Степановна сказала, что его продают или уже кому-то продали. Я различил лишь черепичные крыши, серые высокие стены, шпиль… И замок исчез.