И главное — главное — вне человека?..»
Снова бой курантов, пульсирующий ритм заполняют эфир.
Ведущий Сказчич-Морочич: «От Тебя, говорил Августин Аврелий, обращаясь к Всевышнему, ведь уходят и к Тебе возвращаются не ногами и не в пространстве. Все так. Но архаический партизан думает иначе, он знает, что к священному приближаются ногами, по дорогам в пространстве.
Что ж, впереди суббота и воскресенье, так что у нас всех есть время обдумать эти занятные вещи. Хм, если, конечно, у времени вообще-то есть воскресенье или суббота. Но, кстати, вот особого рода пространство для нас с вами точно есть — диапазон „Радиостанции Хлебникова“. Что же в этом пространстве мы повстречаем далее? Ведь это интересно, правда?
Итак…»
Снова баян и балалайки наяривают «Полет шмеля». И легко представить какого-то огненного шмеля, мчащегося в темном пространстве. Музыку перебивает другая, доносится голос, исполняющий «Бобэоби»:
Бобэоби пелись губы,
Вээоми пелись взоры,
Пиээо пелись брови,
Лиэээй — пелся облик,
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь…
Вася:
— Федоров, что ли?.. И его «АукцЫон»? Хых, как это у него получается… Язык сломаешь.
Тут же раздаются стремительные такты — это начало великолепной светоносно-стихийной, искрящейся безудержным юношеским оптимизмом и повелительно управляемой «Первой симфонии» Прокофьева.
Ведущий радостно: «Уступаю место Бобу Вээоми и очаровательной Лиэээй Гзи-гзи».
Два новых голоса, мужской и женский: «Привет! Привет!»
Боб Вээоми: «Видели снег?»
Лиэээй Гзи-гзи: «Нет ничего лучше весеннего снега! Он летит нотами, вьюжит, а нам не страшно. Ведь завтра все равно будет солнце».
Боб Вээоми: «Вот о чем мечтает любой сочинитель: превзойти слишком человеческое. И к этому же стремится философ: бросить на все нечеловеческий взгляд. Но приближаются к этому музыканты. Взять хотя бы „Прометея“ или „Экстаз“, там кипит протоплазма, на наших глазах возникает мироздание, причем такое впечатление, что об этом говорят именно силы, создающие все это».
Лиэээй Гзи-гзи: «Что вы хотите сказать?..»
Боб Вээоми: «Это и есть некая музыка мироздания. В Германии найдена древнейшая флейта. Как она звучит? Выпал снег».
Лиэээй Гзи-гзи (со смешком): «В лучших традициях зауми…»
Боб Вээоми: «Просто я прочел новость в газете о находке в Германии древнейшего музыкального инструмента. Это флейта из кости хищной птицы. Утверждают, что ей — флейте (да и птице) — тридцать пять тысяч лет. Тут же в памяти всплыли строчки подзабытого стихотворения: „И никогда не начинай играть, / Пока тебя не будет сопровождать / Великий Звук Лао Цзы“…»
Тут Вася произнес свое «хых» и оживился.
Боб продолжал: «Странноватая ассоциация? А ведь так и мог бы звучать коан: „В Германии найдена древнейшая флейта. Как она звучит?“ И в ответ — приведенные выше строки. На первый взгляд алогично. Но я уже окончательно восстановил в памяти источник стихотворения — это книга коанов „Железная флейта“».
Лиэээй: «Немного примитивно, извините, конечно за откровенность».
Боб: «Я это и понял. А тут выпал снег. Это вам нравится больше?»
Лиэээй: «В Германии найдена древнейшая флейта. Как она звучит? Выпал снег?.. Да, это уже ближе к истине и к тому, что мы сегодня будем слушать».
Боб: «Верно. Только у нас снег выпадет не в Германии и не в Китае, а где-то на севере — в Лапландии».
Лиэээй: «О да. И я вам расскажу сказку, мои маленькие большие друзья. Называется она так: „ Солнце за дверью“ .
Мари Бойне Персен, норвежская певица, исполняет саамские песни йойк, приправленные ритмами world music; эти ритмы, кажется, ей немного мешают, ну, на мой вкус. Но вот в этой песне нет ничего лишнего, что искажало бы саамскость. Называется она так: Vuoi Vuoi Mu, Idjagiedas. Как это переводится? Боб, вы в курсе?»
Боб: «Разумеется, я прошел и этот курс».
Читает:
Жарбог! Жарбог!
Волю видеть огнезарную
Стаю легких жарирей,
Дабы радугой стожарною
Вспыхнул морок наших дней.
Лиэээй: «Да, примерно так. Только не так жарко и ликующе».
Боб: «Это остается за дверью. Но чувствуется».
Лиэээй: «Эта заунывная песенка выражает наилучшим образом — всё. У нас, конечно, не север, но тоже окраина гиперборейская, солнца настоящего нет, что зимой, что осенью, да и весной и летом его маловато. Отсюда — те же чувства лапландские: тоска, депрессия. У народов севера и сказки печальные. Например, у юкагиров: кочевал одинокий старик, увидел юрту, ладную, чистую, эге, девушка, думает, заглянул в дымовое отверстие: точно — черноволосая сидит, шьет, а старик давно не умывался, грязь с его образины посыпалась, девушка подняла голову — и оказалась старухой. Старик скатился с юрты и бросился бежать куда глаза глядят. „Боялся, как бы старуха не погналась за ним“, — замечает рассказчик. А старуха тоже испугалась, выронила свое шитье в огонь. И только ночью вышла, смотрит — никого, одни звезды. Вернулась в юрту, раздула огонь, вскипятила чаю, напилась и легла спать. Конец сказки. Включаем музыку».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу