Олег Ермаков - Голубиная книга анархиста

— Ну, во времена ядер имения еще не грабили с таким размахом, — заметил Птицелов.

— С государственным размахом? — уточнил Вася.

— Разграбления начались, когда царство Романовых зашаталось… Это была инициатива снизу. В этом и проявилась самоорганизация общества, — добавил Птицелов с усмешкой. — У нас быстро самоорганизуются на погром.

— Спертый тысячу лет дух и рванул, — сказал Вася.

— Ну, помаленьку уже стравливали, — возразил Птицелов. — Александр Второй упразднил рабство, провел судебную реформу, реформу образования… Николай Второй, по сути, ему вторил: столыпинская аграрная реформа, созыв Думы… А все равно рвануло.

— Долго запрягали, прлоклятье, — отозвался Вася, — клячу. Или даже тройку кляч… как учил нас этот…

— Дяденька, — позвала в это время Валя Птицелова.

И Вася закончил:

— …дяденька Гоголь, хых-хы-хы…

— Дяденька, а молоньи сюды слетают?

— Кто? Что? — не понял Птицелов, отпиравший дверь.

— Ну, эта… молоньи.

— Молнии, — подсказал Вася.

— А… Да вот, пока не сгорела дверь.

Валя осторожно трогала чугунные поржавевшие завитушки, задирала голову.

Они вошли внутрь. Здесь была зала, от которой направо и налево отходили коридоры и на второй этаж вели сразу две лестницы. На потолке виднелись ромбовидные росписи. Валя узрела там «шестикрила». На улице бушевало апрельское солнце и внутри было довольно светло. На деревянных полах валялась штукатурка.

— Осыпается все время, — оправдываясь, произнес Птицелов.

— Дядечка, надо убраться, — сказала Валя.

Вася просмеялся, взглядывая иронично и недоверчиво на известную уже ему хорошо лентяйку.

— Ну, у меня нет работников, как у Кургузова, — сказал Птицелов. — А самому — самому все как-то некогда.

— Что это был за барин? — спросил Вася, глядя вверх.

Птицелов рассказывал, пока они ходили по просторному запущенному дому с колоннами, печами, на которых стояло клеймо завода Будникова, о Кургузове, что был он удачливым купцом, сыном своего не менее удачливого отца, развернувшегося на продаже хлеба, вина, а потом и лошадей. Но этот купеческий сынок еще отличался тонким вкусом и образованностью, воспитывался в рижском пансионе, знал языки. Из крестьян он организовал оркестр, тут даже еще сохранилась музыкальная палата. Открыл школу. И строил народные училища по губернии. Это все он начал делать после какого-то озарения, случившегося в Петербурге. Ведь, разумеется, забогатев, купец отправился в столицу и хорошо там устроился. Дослужившись до полковника, он получил дворянское звание. Был в расцвете лет, сил. Водил знакомства с сильными мира сего. На балах кружил головы столичным красавицам. Как вдруг свернул все дела в столице, распродал имущество, загородный дом, дом в Питере — и укатил в эту глушь.

— Что же с ним случилося, дяденька? — с большим любопытством спросила Валя.

— Ну, кто знает. Вот, например, тот Аттар, что про птиц написал…

— Это который?

— Персидский поэт. Он преуспевал, держал аптеку и занимался врачебной практикой. Но однажды к нему пожаловал дервиш…

— Типа Буратина? — тут же спросила Валя.

Птицелов улыбнулся.

— Нет, скорее… как наш Василий Блаженный.

Валя хлопнула в ладоши и посмотрела на Васю.

— Наш?!

— Ну, то есть я имел в виду знаменитого Василия Блаженного, что жил при царе Грозном в Москве. Его именем еще церковь на Красной площади называется, — немного растерянно объяснял Птицелов. — Вот… И он попросил подаяния…

Валя вся превратилась во внимание.

Птицелов продолжал:

— Но врач вел разговор с пациентами и просто не услышал дервиша.

— А тот? — спросила Валя.

— А дервиш снова попросил.

— Ху-угуу, — одобрила Валя.

— И снова врач Аттар промолчал. Тогда дервиш попенял ему на поглощенность накоплением богатства и спросил, что же он станет делать, когда придется помереть и все оставить?..

На втором этаже откуда-то снялась птица и, хлопая крыльями, полетела.

Все трое задирали головы, но птицы так и не увидели.

— А врач? — напомнила Валя.

— Ну, он… он ответил в том духе, что просто умрет, как и дервиш, и все. И тут дервиш взял и лег, вытянулся…

— Окочурился?! — догадалась Валя.

Птицелов кивнул.

— И врач не попытался его спасти? — спросил Вася.

— Дервиш полагал своим спасением именно смерть. А заодно и озарение Аттара. Так и случилось. Врач роздал все, взял котомку, пару лепешек, надел халат, одолжил посох умершего и ушел.

— Куда? — спросил Вася, тоже заинтересовавшийся судьбой этого Аттара.