Юрий Нестеренко - Комбинат

Николай в растерянности остановился, затем посмотрел на свою штанину, пытаясь определить, сильно ли она испачкана. К ней прилипли два мелких белых пера.

Из калитки вышел всклокоченный мужик в телогрейке и с окровавленным топором в руке. Не обращая внимания на Николая, он подошел к луже, давя кирзачами грязь, поднял курицу за ноги и понес обратно. С мокрых, недавно еще белых перьев стекала и капала грязно-розоватая вода.

— Чо стоишь, иди, куда шел, — на обратном пути красноленинец все же соизволил заметить Селиванова. Тон, впрочем, был скорее устало-брюзгливым, чем злобным.

— А… это какая улица? — решился вступить в диалог Николай.

— Чо?

— Улица, говорю, как называется? — повысил голос Селиванов; мужик, похоже, был еще и глуховат.

— Большая Коммунистическая.

«Если эта — Большая, не хотел бы я увидеть Малую», — подумал Николай.

— А до улицы Ударников как отсюда добраться?

— Ударников — это туда, — мужик махнул окровавленным топором дальше по улице.

— Туда автобус ходит? — решил уточнить Николай.

— Чо? Автобус? Его к е…ням отменили уже х… знает скока лет. Пёхом дотопаешь. Тут недалеко, километра два с гаком.

«Да уж, ближе некуда», — подумал Николай, но вслух лишь сказал: — Спасибо.

— Так вот прямо и топай, — напутствовал его мужик, еще раз для убедительности махнув топором, и ушел к себе во двор.

Селиванову ничего не оставалось, кроме как последовать совету. Последние два дома на Большой Коммунистической оказались необитаемы — в одном были заколочены все окна и дверь, другой, напротив, стоял нараспашку, без единого целого стекла. За ними росло несколько чахоточных деревьев — в основном осины и одна березка. Пройдя между ними :Николай практически уперся в бетонный забор, за которым высились терриконы мусора. Никакой дороги, где хотя бы когда-нибудь мог ходить автобус, здесь не было.

Только тут он вспомнил слова старухи, что самый короткий путь на комбинат лежит через городскую свалку и Коммунистическую улицу. Имела ли она в виду Большую Коммунистическую, Малую, или здесь имеется какая-то еще, без обозначения размера в названии? Так или иначе, даже если Коммунистических улиц здесь несколько, все они, видимо, находятся в одном районе и сходятся к этой свалке.

Свалка была грандиозна. Даже величественна. Ее забор — не такой, впрочем, высокий, как у комбината, и без всякой колючей проволоки — простирался в обе стороны, насколько хватало глаз, и всюду над ним возвышались многометровые мусорные горы. Казалось невероятным, что небольшой город способен произвести столько отходов. Впрочем, если проблема утилизации не решена, и все это скапливалось здесь уже годами, если не десятилетиями…

Ворота, в которые фактически упиралась Большая Коммунистическая улица, были гостеприимно распахнуты. Идти внутрь Николаю совсем не хотелось, но альтернативой было пробираться в обход вдоль забора по узкой, протоптанной среди сухого ломкого кустарника и сорняков тропинке, тоже, кстати, изрядно замусоренной и вполне способной окончиться тупиком или болотцем. Ну или топать обратно до улицы Жданова и искать другую дорогу оттуда, чего хотелось еще меньше. Так что Селиванов потрогал шокер в кармане и пошел вперед.

Войдя на территорию, он не увидел никаких стай бомжей-людоедов, поджидающих очередную жертву — во всяком случае, сразу. А увидел, теперь уже вблизи, все те же горы самого разнообразного мусора, похожие то ли на пирамиды, то ли на исполинские муравейники. Дорога с колеей от самосвалов шла между ними практически прямо; налево и направо от нее уходили ответвления. Интересно, подумал Николай, как образуются эти горы? Они не выглядят настолько устойчивыми, чтобы самосвалы въезжали по ним наверх, сгребать их бульдозерами до такой высоты тоже не получится… Загадка, да и только!

Пахло на территории свалки, конечно, скверно, но не настолько, как опасался Николай. Пожалуй, подышав этим воздухом с полчаса, можно было привыкнуть и не замечать. Хуже всего были серо-белесые лужи, от которых разило какой-то тухлой кислятиной; Селиванов, брезгливо морщась, обходил их стороной. Навстречу ему, меся и разбрызгивая шинами грязь, прокатил самосвал, уже порожний; его номерной знак был заляпан до полной неразличимости. Замедлять скорость при виде человека водитель даже не пытался, и Николаю пришлось буквально отпрыгивать с его дороги, принимая очередную порцию брызг на свои многострадальные брюки. Этот прыжок заставил его обратить внимание на то, что он не заметил сразу: в подножии ближайшей мусорной горы, рядом с которой он оказался, были прокопаны ходы, словно это и впрямь был гигантский муравейник. Стены ходов были укреплены листами фанеры и гофрированного железа, подпорками из ржавых труб и тому подобным подножным материалом; надежным, разумеется, все это все равно не выглядело. На глазах у Николая в одной из таких дыр обозначилось шевеление, и наружу выползло на четвереньках существо неопределенного пола и возраста круглолицее, опухшее, одетое в бесчисленное множество грязных и рваных рубах, кофт, фуфаек, натянутых одна на другую. На ногах были явно непарные и, кажется, даже разного размера ботинки. Существо неторопливо уселось перед входом в свою нору и, почуяв тепло в очередной раз выглянувшего солнца, довольно улыбнулось беззубым ртом.