Александр Поляков - Сад памяти (Очерки)

Познакомились мы с Дмитрием Ерофеевичем в Гатчине, уютном, зеленом пригороде Ленинграда, где в местном интернате он долгие годы вел уроки пения. Была весна, погожий апрельский день, и старый придворцовый парк миллионами еще заспанных почек пил тихую, ясную свежесть. И тут прилетел звук, сразу ставший продолжением солнечного дня. Это, похоже, песня, хотя странно — слов и мелодии как будто и не было, была лишь поразительная чистота и нежность. Что, может, деревья запели: чего не случается весной?.. Я пошел на звук и скоро открыл двери интерната, распахнутые окна которого смотрели в парк. Заметил у входа табличку: «Сегодня поет капелла».

Давно, признаюсь, не видел таких серьезных и вдохновенных лиц. Передо мной стояли не отличники, не середнячки, не безнадежные завсегдатаи отстающей «камчатки», тут была — капелла. Вот ребята подняли враз руки, вдохнули как-то по-особому — и запели: «У-у-о-о-а… уль-а-а…» Те, кто находился в зале, а гостей на рядовой репетиции собралось немало, вслушивались, пораженные, в глубокой сосредоточенности подняв посветлевшие лица навстречу потоку звуков. Подвижный, худощавый человек дал знак, упражнение кончилось, началась песня…

Потом была Всесоюзная конференция по вопросам развития музыкального и певческого голоса детей и юношества. Настал черед выступать с докладом Огороднову. Знал он: не все верят в его методику, не все поддерживают новое дело. Легко взбежал на сцену, осмотрелся и вдруг махнул рукой: ко мне, ребята! Его вмиг окружил гатчинский хор. Папка с приготовленным десятиминутным докладом полетела на стол: чего, мол, тут говорить, давайте лучше послушаем…

Спели в отведенные десять минут. Их попросили еще. Потом еще и еще. По единодушному желанию зала пели ребята вопреки строгому регламенту более сорока минут.

И вот мы снова встретились уже в Москве, в школе-интернате № 42, куда Дмитрия Ерофеевича пригласили столичные ученые и педагоги продолжить и развить свой эксперимент.

На третьем этаже музыкальный класс: ряды скамеек, проигрыватель, магнитофон, шкафы с нотами, книгами. В центре — доска, к ней пришпилен большой белый лист, на котором странная, прямо скажем, для урока пения схема — «алгоритм постановки голоса»: две огромные яркие буквы «у», связанные плавными линиями. Посередине листа нарисован цветок; тут, как выяснилось, следует непременно вдохнуть, то есть попросту «понюхать цветок».

— Вдыхайте плавно, чутко, — напоминает детям Огороднов. — Как вдохнете, так и запоете.

Пятиклассники народ шумный — со сверкающими глазами, неуспокоенным от беготни дыханием. Дмитрий Ерофеевич терпеливо дожидается тишины, затем приглашает: «Ира, поработай». Девочка подходит к схеме, берет указку: «Внимание, начали!» И класс дружно поет, неотрывно следя за указкой, скользящей по линиям то медленно, то быстрее.

На урок в сорок второй интернат приехала из Куйбышева Наталья Рыбкина, закончившая консерваторию; профессионал, стало быть. Я слышу ее восхищенное: «Какой звук, какой богатый ритмический рисунок…» Но учителю мало:

— Саша, смелее гласные! «А» — рот открыт, и не просто, а радостно «о» — вниз, с достоинством. Не забывай «ль» как вдох, с улыбкой. Улыбка — отдых. Молодец, хорошо…

Огороднов любит хвалить, спешит делать это. И я замечаю, как еще старательнее поет тот, к кому он обратился, какой напор благодарной радости сдерживает мальчик.

Впрочем, это не пение в привычном для нас понимании. Дмитрий Ерофеевич пошел на небывалое — почти отказался от пения на уроках… пения. Точнее сказать, от разучивания бесконечного числа песен и песенок, чем, увы, грешат, пытаясь хоть так, хоть этим разнообразием увлечь, заинтересовать ребят, в других школах. А ребята упорно не увлекаются и норовят чуть что улизнуть с мячом на футбольное поле: тоже, мол, нашли урок — пение…

С уроков Огороднова убегать и не помышляют. Наоборот, нетерпеливо заглядывают в класс задолго до звонка, а ведь у него вначале только упражнения — вот эти, по схеме. В чем же дело? Да в методе. В основу его заложена смелая и гуманная мысль: все дети могут красиво и правильно выучиться петь, у всех без исключения есть музыкальные данные, надо только уметь развить их. Да, смелая мысль, касающаяся ведь не чего-нибудь — музыки, где испокон веку господствовал строгий отбор, требовалась бросающаяся в глаза одаренность. А если… «Не выйдет у тебя, голубчик… Медведь, извини, хе-хе, на ухо наступил…» — знакомый приговор.